Повседневная жизнь первых христиан, 95–197 - [43]
Люди любят подобных себе и с недоверием относятся к тем, кто выделяется своей непохожестью или ведет скрытный образ жизни. Таких подозревают в пренебрежительном отношении к другим или в темных делах. Начинают циркулировать слухи. Человеку с улицы взаимопомощь среди христиан кажется удивительной, братство между хозяевами и рабами — подозрительным или, особенно для образованных римских граждан, непонятным: как можно побрататься с простыми, невежественными и неграмотными людьми? Тертуллиан сохранил для нас некоторые из циркулировавших тогда в Карфагене уличных пересудов: «Славный человек этот Гай Сей, какая жалость, что он христианин!» Нечто похожее говорит и другой: «Я был немало удивлен, узнав, что Луций Титий, человек столь просвещенный, вдруг стал христианином». В заключение Тертуллиан замечает: «Им даже и в голову не приходит задаться вопросом, не потому ли Гай добродетелен, а Луций просвещен, что они — христиане, не потому ли они стали христианами, что один из них добродетелен, а другой просвещен»>67.
В школе императорских пажей один из учеников, Алексамен, — христианин. Его приятели потешаются над ним, рисуют на стене распятого осла с подписью: «Алексамен молится своему богу». Юный отважный христианин отвечает им, написав в свою очередь: «Верующий Алексамен»>68. Эти граффити, открытые на Палатине, сохранились до наших дней, сейчас можно видеть их в Риме, в музее Кирхнера>69. Сколько раз, при самых различных обстоятельствах, во всех слоях общества, где язычники и христиане жили бок о бок друг с другом, повторялся этот диалог>70. Не оставались незамеченными и случаи отсутствия христиан в религиозных праздниках, количество которых в течение года известно одному только Зевсу! Христиане старались держаться подальше от театральных и цирковых представлений, что казалось почти невероятным римлянам и жителям провинции Африка, традиционно увлекавшимся всякого рода зрелищами>71.
Подозрения все больше сгущались, когда выходили наружу беспорядочные пересуды о собраниях христиан. Открытые только для посвященных, они казались подозрительными уже по одной этой причине. Во все времена тайные культы порождали злословие. У всех на слуху были скандалы, связанные с вакханалиями. В народе рассуждали, что если кто-то скрывается, значит, на то есть причина. Распространялись самые невероятные росказни, слухи и толки. Обвинения отражали облик самого порождавшего их общества, проецировавшего на христиан свои собственные пороки. Фронтон, пользовавшийся доверием императора, потешался над этими слухами, но повторял их>72. И христианские апологеты тоже сперва пересказывали их, прежде чем их опровергнуть>73.
Евхаристическое богослужение, во время которого епископ произносит: «Вот мое тело, вот моя кровь», противники христиан представляли как каннибальский ритуал: христиане будто бы приносят в жертву живого ребенка, словно на Фиестовом пиру. Каждый апологет во II веке считал своим долгом опровергнуть эти басни, переходившие от города к городу>74.
Собрания общины, на которых христиане называли друг друга братьями и сестрами и обменивались поцелуями мира, давали повод для превратных истолкований: говорили, что там собираются для тайного разврата>75. Негодяю трудно поверить в существование добродетели, а развратнику признать, что бывают целомудренные мужчины и женщины. Отсюда до истолкования добровольного целибата как отсутствия патриотизма или отклонения от нормы был всего лишь шаг, и этот шаг как правило делался>76. Люди, не лишенные здравого смысла, видели во всех этих пересудах большое преувеличение, однако с лукавой улыбкой добавляли: «Нет дыма без огня».
Однако все эти безобидные насмешки и подтрунивания прекращались и народ не на шутку свирепел, когда нарушались его собственные интересы. Вчерашний безбожник оказывался ярым защитником религии, если уменьшались его доходы. Не трудно вообразить себе бунт пекарей, если бы Церковь запретила таинство причащения! Доносы, зафиксированные Плинием, имели точно такую же «религиозную» природу.
Эти доносы зачастую противоречили друг другу. Одним вменяли в вину их процветание, а другим — безделье>77. Христианину в равной мере было опасно уклоняться от общественных дел и участвовать в них. Успех, благосостояние, уважение окружающих служили причинами, по которым христиане и христианки Лиона становились жертвами доноса со стороны простого народа. Довольно было того, чтобы народ, этих «добрых малых», взбудоражили профессиональные агитаторы, разносчики клеветы и сплетен, и толпа начинала шумно требовать расправы над невинными жертвами.
В Лионе в 177 году стражи порядка привлекли к суду тех, на кого указала толпа>78. В отсутствие легата трибун XIII когорты и местные власти начали преследование обвиненных, имея для этого весомое основание — «глас народный». Упомянутые должностные лица подчинились народному требованию и расследовали дело, тем самым превысив полномочия, данные им рескриптом Траяна. Тогда же в Смирне на престарелого епископа был совершен донос народом, кричавшим: «К суду Поликарпа!»
