Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - [163]

Иногда захожу к А. С. В его комнате удивительная чистота и какая-то женская опрятность. Беру у него книги, недавно давала поручения в Ленинграде.

Однажды он показал мне свои фотографии. Среди них – фотография женщины с двумя небольшими мальчиками. Когда эта фотография была у меня в руках, он смущенно посмотрел на меня, но ничего не сказал. И я поняла: это его жена и дети. Иначе быть не могло. В таком возрасте, как он, люди редко не имеют семьи.

Для меня это не явилось неожиданностью, но в далеком уголке души что-то неприятно заныло.

Думаю, что он хороший муж и отец и что мне не стоит привязываться к нему. Однажды лунным морозным вечером катались с А. С. на быстроногой и резвой в крупных серых яблоках кобыле Танкетке. Было непохоже, что на свете существует война. Заставляю себя не забывать, что А. С. семейный человек, но окружающая обстановка настолько казенная и тягостная, что поневоле тянешься к чему-то человеческому, душевному. Он больше не делает попыток целовать меня, как на встрече Нового года, когда был «под мухой», и это позволяет мне надеяться на дружеские отношения между нами.

На работе тягостно и неприятно, с начальством отношения натянутые и прохладные, дни заполнены сухими цифрами и работой. День начинается с 9 ч. утра и кончается поздно вечером, не раньше 9–10 часов, а иногда позже, если начальству заблагорассудится.

23 января [1943 года]

За скучными днями, заполненными цифрами и однообразным унынием, вдруг пришло событие, потрясшее нас: разбит большой участок Ленинградской блокады. Успехи на всех фронтах! От радости я плачу, удивляя всех своими слезами. Плохо спала ночью, т. к. не могла успокоиться и преодолеть возбуждение. Если кончится война, я, наверно, умру от радости.

7 февраля [1943 года]

Немцев погнали со всех сторон, на всех фронтах оживление, только мы сидим спокойно, и нет этому конца.

Начальство пьянствует потихоньку, тиранит нас, солдат, и развратничает там, на стороне. Воображает, что мы ничего не замечаем.

Заметив внимание ко мне со стороны А. С., Д. стал больше ко мне придираться, точно ревнует, я нервничаю и делаю больше ошибок.

Зойка же невозмутимо толстеет и совершенно равнодушно взирает на его тиранию. Поэтому поневоле бежишь к А. С. сетовать на свою судьбу с ее несправедливостями. Сознаю, что делаю это напрасно, но нет сил удержаться, хочется человеческого внимания и тепла.

Мы все еще мирно живем и занимаемся мирными делами: переехали в большой каменный соседний дом, также наполовину изуродованный. Теперь все отделы и все живущие в одном помещении (и начальство, и подчиненные) почти на одной лестнице. Никуда не уйдешь, никак не пройдешь, будучи незамеченной начальством или прочими досужими соседями-военнослужащими. А. С. тоже живет в этом доме, через площадку. И если я к нему зайду, увидят многие. И так уже идут всякие разговоры и сплетни. И этим занимаются не только женщины, но и мужчины. Например, наше второе начальство тоже любит посудачить обо всех делах, черпая в этом развлечение. Меня все это немного забавляет и напомнило почему-то роман Золя «Торговый дом Муре и Ко» или что-то в этом духе.

Там был живописно описан огромный парижский дом с его шикарной лестницей, по которой жили развратные и жадные до чужих тайн парижане, следящие друг за другом и чинящие разврат и ищущие развлечения и удовольствия в раскрытии интриг своих близких и сами плетущие их.

И вот наша лестница тоже таит в себе ночные перебежки некоторых военных, стремящихся попасть ночью из одной квартиры в другую. И таких немало. Другие с жадностью следят за происходящим и обсуждают свои наблюдения потом целыми днями.

Мы погружаемся в стоячее болото, впадаем в обывательщину, и ничего нет у нас героического и настоящего, воинственного и действенного.

Зойка сошлась с А. Он уже открыто приходит к нам в нашу женскую комнату, и мы даже маскируем их и покровительственно относимся к их любви. Это толковый красивый хохол, еще очень молодой, почти мальчишка, моложе меня и Зойки, с глазами – двумя спелыми вишнями под дугообразными черными как смоль бровями. Он очень красив. Работает великолепно и, по существу, ведет всю сложнейшую работу по продовольственному отчету. Начальство его чрезвычайно ценит.

Однажды в отсутствие начальников мы подняли ужасную возню: кидались бумажками, спускали за воротники всякую ерунду и перешли в рукопашную, неожиданно закончившуюся озорными поцелуями.

Однажды я заболела и лежала одна с высокой температурой. Мною никто не интересовался: начальник, спросив, почему меня нет на работе, этим ограничил свое любопытство. Но вскоре пришел А. С., принес мне лекарство и термометр, а увидев, что меня лихорадит, достал теплое шерстяное одеяло. Позже через повариху Наташу передал мне молоко, которое она прокипятила и принесла мне. Я была очень растрогана таким вниманием, его сердечное отношение ко мне вызывало желание быть и к нему такой же внимательной. А про нас уже говорят самые несуразные вещи.

17 февраля [1943 года]

А. С. на днях вызвали в армию и сообщили о переводе его в другое место. Для меня эта новость была ошеломляюще неприятна. И вот вдруг А. С. предложил мне уехать вместе с ним. Оформление он берет на себя.