Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне - [74]

В Плантейшн Хаус также хватает галантных историй, но офицерам и слугам, капралам и писарям известно, что они быстро перестают быть для кого-либо секретом: остров сплетен — это своего рода стеклянная клетка. У майора Горрекера есть «приятельница», которую он стыдливо упоминает в своих записках и с которой леди Лоу отказывается беседовать в Дедвуде; чтобы быть допущенной на ипподром и тем более «представленной», нужно было принадлежать к клану «белых». Имя ее так и останется неизвестным. Молодой майор, кроме того, питает некоторую слабость к прачкам, но леди Лоу даже и слышать не желает о связях с прислугой в своем доме, а потому бдительно следит и за офицером, и за смазливыми служанками, контролируя входы и выходы. Особа в высшей степени нравственная, а по мнению Горрекера, просто ханжа, сия дама не допускает ни малейшей вольности, и даже разговоры в ее присутствии ведутся лишь самые невинные, что, однако, не мешает некоторым солдатам весьма бесстыдно развлекаться с работающими в Плантейшн Хаус негритянками, но ночью, в большом парке.

Суровый доктор Бакстер также сподобился сделать ребенка рабыне по имени Энн Росс, и преподобный Бой — ах, какой чудной души человек этот пастор! — с негодованием записывает в своей книге записей гражданского состояния после имени отца: «Генеральный инспектор госпиталей». А когда 9 июля 1820 года о рождении своего незаконного ребенка по имени Джон заявляет сам грозный сэр Томас Рид, пастор тем же добродетельным пером вычеркивает титул «сэр». Нужно сказать, что сей офицер осмеливается открыто появляться в обществе своей девушки в этом колониальном Клошмерле.[37]

Двусмысленное положение Плэмпина, вызвавшее публичный скандал, позволило Лоу извлечь, как мы видели, немалую для себя выгоду. Но сколько других тайком наслаждаются незаконной любовью! Правда, для этого им нужно обманывать чужую злобную бдительность, а это весьма непросто. А еще им требуются молчаливые сообщники и изрядная доля лицемерия. Вот одна из любовных историй, довольно громкая, которой упиваются все местные жеманницы. Ее исказили историки, перепутавшие капитана Пионтковского, польского офицера из свиты Императора, с капитаном Попплтоном, надзирающим офицером в Лонгвуде, но она ничем не отличается от прочих историй в духе пьес Куртелина, рассматриваемых в исправительных судах. В одно прекрасное утро лейтенант 53-го полка Нейгл, действуя от имени своей жены, вызывает в «Верховный суд Святой Елены» некую Кэтрин Янгхазбэнд, супругу капитана того же полка, самодовольную дуру, уверяющую, что она происходит из рода Кромвеля, которую Гурго ненавидит, за то что она уродлива и строит из себя «ученую». Судьи, сэр Хадсон Лоу, Томас Брук и сэр Бингэм, вынуждены ознакомиться с этим делом, не лишенным, надо сказать, пикантности. Нейгл обвиняет мадам Янгхазбэнд в том, что она распространяла у Балькомбов и в Дедвудском лагере гнусные слухи, согласно которым молодая мадам Нейгл была обнаружена своим супругом в спальне капитана Попплтона в час ночи; обвиняемая якобы утверждала, что между мужем и любовником произошло бурное объяснение, но что уже на следующее утро все успокоилось, после того как Попплтон прислал обманутому мужу три соленых окорока, которые местные кумушки тотчас же назвали «компенсационными». Три окорока взамен утраченной добродетели — не слишком дорого оная добродетель ценилась! Представляя сам свое обвинение, Нейгл сообщил, что Попплтон — давний и верный друг его семьи; а поскольку служебные обязанности часто заставляют его, лейтенанта Нейгла, уезжать далеко от дома, то с его согласия его молодая супруга обычно дожидается его возвращения в Лонгвуде у его товарища Попплтона. Свидетелей много, от командующего полком до Бетси Балькомб, от доктора О'Мира до ординарца капитана. Рассказывается много любопытного, перетряхивается много грязного белья, чтобы попытаться скрыть эту банальную и скорее всего подлинную историю, сохранить видимость приличий, защитить честь мундира и доброе имя полка. Кэтрин Янгхазбэнд, за то что она изменила долгу добропорядочной англичанки и сделала предметом судебного разбирательства гнусные сплетни, касающиеся частной жизни белой супружеской пары, приговорена к 250 фунтам штрафа. Предупреждение было услышано, и с 1816 года «Верховному суду» более не доводилось рассматривать дела, касающиеся супружеских отношений.

То, что стыдливо называли «маленькой слабостью» и на что закрывали глаза во Франции — быть может, из уважения к достойнейшему Камбасаресу, — свирепо преследовалось британским законом со времен Генриха VIII как «гнусное преступление мужеложества». И тем не менее среди военных, расквартированных на Лонгвудском плато, лишенных женского общества, такого рода отношения процветали, о чем, кстати, и говорил Наполеон с Гурго 24 января 1816 года. Но предававшиеся этому пороку серьезно рисковали. Вскоре после смерти Наполеона сержант Шильдс и его партнер раб Бахус, застигнутые в компрометирующих позах, были повешены после короткого судебного разбирательства, протокол которого занял всего две странички.