Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни - [30]

Кроме протяженности по времени, процесс реформирования полиции отличался дробным характером законодательной основы. Одни царские указы носили общеимперский характер (например, повеление о передаче следственных функций судебным органам), другие — касались только городской, сельской, речной и т. д. полиций. Точно так же раздельно появлялись указы, определявшие деятельность полицейских органов в разных местностях. Если главные преобразования Санкт-Петербургской городской полиции были проведены в 1863–1867 гг., то для Москвы закон о подобном переустройстве был подписан 5 мая 1881 г. уже новым царем Александром III.

Что же понадобилось менять коренным образом в полицейской системе Российской империи в середине XIX в.? Ответ на этот вопрос следует искать как в архивах МВД, так и в публицистике того времени. Министерские документы свидетельствуют о взглядах правительства и чиновников высшего звена на проведение полицейской реформы. Журнально-газетные публикации на данную тему пусть не в полной мере, но отражают общественное мнение, тем более что с началом царствования Александра II была провозглашена эпоха Гласности.

Эти группы источников сами по себе указывают на еще одну особенность процесса реформирования полиции: два информационных потока не соприкасались. В верхних эшелонах власти разрабатывались проекты преобразования полиции, шло их обсуждение, но в печать поступали уже готовые законы. Мнения общества бюрократия не спрашивала. В свою очередь печать, обсуждая «полицейскую» тему, варилась в собственном соку — ни одна из статей не получила официального отклика. По свидетельствам современников, это было связано с тем, что служащие полиции были вынуждены молчать, опасаясь вызвать гнев начальства. Впрочем, существовала и другая ярко выраженная тенденция: редакторы демократических изданий по принципиальным соображениям (из-за неприязни к полиции как таковой) отказывались публиковать статьи, авторами которых были полицейские. Типичным примером служит судьба С. С. Громеки, полицейского офицера с большим стажем, знавшего не понаслышке проблемы своего ведомства. Серия его очерков, опубликованных в журнале «Русский вестник» на протяжении 1857–1858 гг., вызвала немалый резонанс (отчего новоявленный публицист был вынужден подать в отставку). Когда же стало известно о его службе в полиции, то двери многих редакций перед ним захлопнулись.

Начал С. С. Громека с рассуждений об отношении русского общества к полицейским. В статье «Два слова о полиции» он писал:

«Все согласны в том, что главная слабость нашей полиции (мы будем говорить только о земских и градских полициях в губерниях, с которыми имели возможность ближе познакомиться) заключается в отсутствии тех качеств, которые могли бы поставить всех чиновников ее на степень общественного уважения».

Идеалом для Громеки представлялась правоохранительная система Англии, где закон возведен в абсолют, его служитель — полисмен — пользуется непререкаемым авторитетом и исполняет свой долг, невзирая на социальное положение граждан. В России же совершенно иная ситуация:

«Законы!.. Странно как-то звучит это слово в наших ушах. «Вот вздумал подводить законы! экой законник!» Такие фразы всего чаще услышите вы, если станете говорить о законах так называемым порядочным молодым людям. Попробуйте нарушить законы моды, этикета или светских приличий — и вы человек пропащий, вы скомпрометировали себя, и нет вам доступа в общество. Но если вы нарушите законы христианские или гражданств, если вы обидите незнакомого нахальным взглядом и дерзко-остроумною речью, если вы прогоните кредитора вашего за дверь, если вы наговорите грубостей полицейскому чиновнику, напомнившему вам о законе, если, наконец, вы обманете хорошенькую женщину, — в глазах товарищей достоинство ваше нисколько не уменьшится от этого, и вас — чего доброго! — назовут еще молодцом. Обществу же до этого дела нет: оно знает вас как милого шалуна и охотно простит вам все эти проказы, лишь бы вы никогда не ошиблись во французском языке.»

Мало того, что в глазах общества русский полицейский являлся неуважаемым представителем неуважаемого закона. Наряду с этим ему прилюдно приходилось играть незавидную роль слуги собственного начальства с обязанностью «… торчать у подъезда губернатора, когда он дает бал или обед». И только от воли начальника зависело: будет ли полицейский награжден или в одночасье лишен своей должности, как следствие сиюминутного гнева, а то и по необходимости пристроить на должность своего человека.

В этих условиях совсем уж утопией выглядело повеление верховной власти: «Полиция приводит всякого к исполнению предписанного законами, несмотря ни на какое лицо». В давно сложившихся реальных условиях России полицейским мог быть только тот, кому вовремя удалось избавиться от иллюзий и твердо усвоить, что он служит сильным мира. По мнению Громеки, изменить устоявшийся порядок вещей было невозможно, поэтому оставалось одно — извлечь из него материальную выгоду:

«Предоставляем судить всякому: много ли общественного участия возбудит к себе тот чиновник, который вздумает исполнить свою обязанность, несмотря ни на какое лицо?.. Нет, гораздо благоразумнее с его стороны следовать давно заведенному порядку, вошедшему в законную силу: вытягиваться в струнку перед сильными и знатными, не мечтая о человеческом достоинстве, по пословице: знай, сверчок, свой шесток; не без почтения изъявлять всегдашнюю готовность на проволочку и смягчение дела, к коему прикосновен сильный или знатный; растолкать толпу и очистить для него место на публичном зрелище, похлопотать об его экипаже; а в вознаграждение себя за эти посильные труды на службе отечеству маленько поприжать купца или промышленника, сделать уступочку при производстве следствия хорошему человеку, способному к чувствам благодарности, и мало-помалу, при заступничестве и защите вышеозначенных благодетелей, не забывающих прежних услуг, составить себе доброе имя и где-нибудь в глуши, в деревеньке, до конца дней своих пользоваться плодами трудов благоразумных».