Повседневная жизнь импрессионистов, 1863-1883 - [64]
Поначалу все шло хорошо: «Парижский отель» в Мадриде, тот самый, в котором когда-то изнывал Мане, был довольно комфортабельным, а еда, притом что она ничем не отличалась от обычной испанской, показалась Дега превосходной… Все испортилось, когда они оказались на арене. Поскольку каждый считал себя непревзойденным знатоком корриды и желал преподать урок другому, между ними началась жуткая перебранка: французские ругательства сменялись итальянскими, так как итальянский язык гораздо богаче крепкими выражениями. Ко всему прочему, Болдини, человек веселый и общительный, не вынес полного инкогнито, навязываемого ему Дега, ведь у него было столько друзей в Мадриде. И клиентов!
Бранясь и переругиваясь, они все же добрались до Танжера, но в Марокко Дега, возмущенный поведением этого «невыносимого авантюриста Болдини», окончательно решил оставить друга продолжать путешествие в одиночестве. В Париже они потом помирились и вновь поссорились и с упоением продолжали играть эту комедию дель арте.
Мы не располагаем возможностью рассказать обо всех странствиях Дега, которые скорее следовало бы назвать бродяжничеством. Чаще всего в июле его можно было встретить в Сюсиан-Бри, в гостях у семьи Алеви — конечно, до «дела Дрейфуса», — или же у Руаров, живших неподалеку от них. Он бывал у художника Бракваля в Сен-Валери-сюр-Сом, где его почитали чуть ли не Господом Богом во плоти. Пребывание в этих полных юных созданий домах очень развлекало Дега, и хотя художнику не нравились маленькие дети, он прекрасно чувствовал себя среди молодых, держался без высокомерия и умел быть для них старшим другом. В августе Дега традиционно отправлялся в Котрэ подлечить слабые бронхи. Эти поездки на курорт он блестяще описал в остроумных письмах, в которых рассыпаны язвительные портреты его тамошних соседей: отставных генералов, скрюченных старых дев, кокоток высокого полета, светских дам и русских дворян… Завсегдатай парижских салонов, художник привык смаковать сплетни и пересуды.
По дороге к Пиренеям или же на обратном пути Дега совершал своего рода тур по Франции, каждый этап которого был выверен до минуты, — ему ли было обвинять Гюстава Моро в затворничестве и в приверженности графику движения поездов! Он доезжал до Женевы, Каркассона, Лурда, Монтобана и даже до Авиньона и Карпентра только ради того, чтобы взглянуть на энгровские картины в тамошних музеях. Он разыскивал Валерна, художника-неудачника, друга детства, жившего в нищете и зарабатывавшего себе на кусок хлеба уроками рисования. И Дега — это чудовище, разрушавшее своим словом репутации, — плел небылицы, пытаясь помочь своему другу, да так, чтобы тот ни о чем не догадался.
Мы уже видели, что Дега часто вел себя совершенно непредсказуемо. В октябре 1890 года он вдруг собрался навестить Жаньо, замечательного художника, жившего в Бургундии. Вместе с Бартоломе он отправился в Диене близ Дижона… в легком двухколесном экипаже с белым рысаком. К железной дороге, превращавшей путешественников в угольщиков, он питал отвращение и обожал поездки верхом. Он был решительно всем доволен на протяжении восьмидневного пути и восхищался едой в сельских харчевнях. Чтобы повеселиться, Дега вдруг придумал нелепую забаву: решил перед отъездом выкрасить лошадь под зебру, чтобы удивить друзей. Но по дороге вдруг пошел дождь, и Дега въехал в Диене, где его поджидал Жаньо, переодетый в супрефекта и окруженный деревенской хоровой капеллой, в экипаже с запряженным в него серым привидением.
Возможно, это была одна из последних шуток господина Дега, ибо потом он погрузился в меланхолическое одиночество.
Удовольствие и даже потребность работать вместе, желание жить рядом, несмотря на расхождения во взглядах, были присущи большинству художников-импрессионистов. В 1863–1880 годах они почти каждое лето отдыхали всей группой вместе или же останавливались неподалеку друг от друга. Барбизон, Онфлёр и Аржантей повидали на своем веку целые нашествия импрессионистов и их «попутчиков». Даже отъявленный парижский сноб Мане и нелюдимый Сезанн не могли устоять перед соблазном присоединиться к остальным. Только Дега, не признававший живописи на пленэре, держался в стороне и редко встречался «с этими типами», делая исключение лишь для Мане… Все остальные всегда чувствовали потребность знать, над чем работают другие, сравнивать их работы со своими, обмениваться идеями и замыслами.
