Повседневная жизнь импрессионистов, 1863-1883 - [53]

Святой Бернар

Роль Кайботта вовсе не ограничивалась тем, что он был последователем импрессионистов в живописи. Горячо сочувствуя новым друзьям, он в некотором смысле заменил Базиля. В тяжелые времена, последовавшие за кризисом 1874 года, Кайботт стал спасителем, святым Бернаром для многих импрессионистов, и в особенности для Моне, который, как только Дюран-Рюэль перестал покупать у него картины, вновь погрузился в чудовищную нищету. Проявляя великодушие, тактичный и скромный Кайботт покупал полотна у художников, причем выбирал «непродажные», то есть те, которые публика вряд ли смогла оценить.

Более того, начиная с 1876 года в основном на нем держалась организация импрессионистских выставок. Именно он нашел подходящее помещение на улице Лепелетье, в доме, принадлежавшем одному из его друзей.

Не раз его самоотверженность становилась причиной стычек с Дега, который хотел стать во главе группы после того, как Мане отказался от руководства движением. Несмотря на искреннюю преданность импрессионистам, Дега не мог устоять перед искушением подразнить друзей. К примеру, он изо всех сил уговаривал их допустить к участию в групповой выставке таких художников, как Рафаэлли, барон Лепик или Форен… Однако ни аргументация повелителя танцовщиц, ни его резкие выпады не смогли смутить Кайботта и позволить Дега взять над ним верх. Представитель сословия крупных буржуа, образованный, с прекрасными манерами, Кайботт был достойным противником Дега; он никогда не выходил из себя и легко разгадывал неаполитанские хитрости противника. Все это, впрочем, вовсе не мешало ему восхищаться Дега как художником и покупать его полотна. После смерти Кайботта в его коллекции насчитывалось семь живописных полотен и пастелей Дега — приблизительно столько же, сколько и работ Ренуара.

История создания этой коллекции, основы будущего собрания музея Же-де-Пом, принесенной Кайботтом в дар государству, составляет один из самых значительных моментов в борьбе за утверждение новых принципов в искусстве. Принятие этого дара руководством Школы изящных искусств стало настоящим Ватерлоо[81] для помпьеристов, сделавших все от них зависящее, чтобы от коллекции отказались. Эпохальная битва, то затихавшая, то разгоравшаяся с новой силой, в итоге длилась целых одиннадцать лет.

Глава седьмая Под сенью «Мулен де ла Галетт»

Монмартр был для большинства импрессионистов тем мирком, где они жили и работали. Впрочем, Моне, Писсарро и Сислей предпочли городским кварталам деревенское затишье и поселились в зеленом предместье. Сезанн нашел пристанище в Экс-ан-Провансе, хотя при жизни отца часто и подолгу жил в Париже. После Дега он был одним из последних импрессионистов, кто имел мастерскую на Монмартре. Именно здесь, на «Вилле Искусств», располагавшейся на улице Эжезипа Моро, в 1899 году был написан портрет Воллара, для чего художнику потребовалось целых восемьдесят сеансов. Что до остальных, то все, кроме Ренуара, если и не имели мастерских на Монмартре, по крайней мере большую часть жизни прожили в ближайших к нему кварталах, где также проживали их поставщики красок, где были их любимые кафе и рестораны.

Кроме «Гербуа» и «Новых Афин», остававшихся основным местом сходок группы в трудные годы первых выставок, было множество других мест, где художники часто бывали вместе. Приблизительно в 1878–1880 годах Мане стал частенько заходить на бульвар Рошешуар, в пивную «Рейхсхоффен», послужившую декорацией для многих его картин: «В кафе», «Раздатчица кружек», «Слива». Оставив «Новые Афины» и бесконечные дискуссии, он перебрался на новое место вместе с гравером Анри Гераром, с которым его связывала довольно странная дружба… Этот превосходный художник был мужем Евы Гонсалес, бывшей до 1870 года его ученицей, к которой Мане испытывал столь же сильную привязанность, что и пятью годами раньше к Берте Моризо.

Смерть Евы Гонсалес, последовавшая через пять дней после смерти Мане, была подлинной драмой в истории импрессионизма. Очаровательная молодая женщина умерла от эмболии, развившейся как осложнение после родов. Говорили также, что положение роженицы сильно ухудшилось при известии о кончине мастера, которого она боготворила. Овдовев, ее муж остался верным памяти Мане, которого ему, впрочем, не в чем было упрекнуть; Анри Герар неоднократно помогал вдове Мане Сюзанне, став ее добрым преданным советчиком.

Говоря об импрессионистских кафе, следует упомянуть также заведение «У папаши Латюиля», в котором Мане в 1879 году написал одно из своих чудесных полотен. Кабачок «У папаши Латюиля» находился на авеню Клиши, неподалеку от кафе «Гербуа». Бои, происходившие на заставе Клиши в 1814 году, особенно его прославили. Летом посетители заведения часто обедали под высокими деревьями прямо на улице. В последний раз большое собрание импрессионистов в этом кабачке прошло в 1885 году, когда Леон (Коэлла) Леноф и Антонен Пруст устроили здесь большой банкет по поводу юбилейной ретроспективы работ Мане в Школе изящных искусств. Кроме Ренуара, Моне, Дега и Кайботта здесь собрались все сливки художественного мира; пришли приятели Мане, литераторы Малларме и Золя, завсегдатаи Больших бульваров, с которыми тот был дружен до своих последних дней. На банкете присутствовало и несколько признанных помпьеристов, в частности Ролл, Альбер Бенар, Джон Леви-Браун и Жерве (последнего, однако, нельзя отнести ни к одному из лагерей). Это свидетельствовало о том, что в то время от импрессионистов перестали шарахаться как от зачумленных.