Повседневная жизнь Древней Руси - [8]

Взгляд на историю с позиции единого Русского государства породил резкое осуждение князей, вступавших в союз с иноземцами в раздиравших Русь усобицах. Уже «Повесть», доработанная в 1116 году игуменом Киевского Выдубицкого монастыря Сильвестром, с огромной убедительностью (фактами страшных разорений при усобицах и блистательных побед при единстве) мотивировала призыв к князьям жить между собой в мире и вместе защищать страну от врагов — так, как будто она не разделена на множество самостоятельных, даже враждебных княжеств. Осуждение княжеской идеи, что «это мое, и это тоже мое», утверждение единства Руси во враждебном мире странно звучали в условиях реального разделения страны, в феодальной Европе, когда русские князья часто ощущали себя «братьями» между собой не более, чем с половецкими ханами, польскими герцогами и венгерскими королями. Призыв лучше погибнуть, как святые Борис и Глеб, чем сразиться за власть с соперниками, выглядел совсем утопично. Тем не менее летописцы, при усилении раздробленности занимавшие всё более частные политические позиции в описании современных событий, упорно хранили общее ядро русской истории, переписывая в начале своих текстов «Повесть временных лет» и продолжавшие ее своды. «Зачем губим Русскую землю?» — звучал вопрос в Лаврентьевской летописи (рукопись 1377 года), включившей после «Повести» Владимиро-Суздальское летописание XII–XIII веков, и в Ипатьевской летописи (список XV века), где «Повесть» продолжили летописи Киевская (XII век) и Галицко-Волынская (XIII век). Замечательной особенностью последней, столетия продолжавшейся лихими галицкими воинами и гражданами, было огромное внимание к людям, их характерам и драмам. Здесь мы видим любовь, которая может заставить князя бросить престол, здесь помещен рассказ о половецком певце, воскликнувшем, получив с родины траву «евшан»: «Да луче есть на своей земле костью лечи, и нели на чюже славну быти!»

Реальную жизнь людей на Руси раскрывали и другие летописи и вошедшие в историю литературные памятники. Крупнейшим летописным центром был Великий Новгород, прославленный Новгородскими I–V, Софийскими I и II, Карамзинской и другими летописями, включающими огромные своды. В издревле вольном городе летописи писали при дворе архиепископа, в Юрьевом монастыре; в церкви Святого Якова на Добрыниной улице трудились летописцы священник Герман Воята и пономарь Тимофей (он переписал также «Лобковский пролог» — сборник сказаний и житий). Полагают, что древнейшую новгородскую летопись заказал посадник Остромир, для которого было написано и знаменитое красотой Остромирово Евангелие (рукопись середины XI века). Лаконичное по форме и чрезвычайно детальное по политико-экономическому содержанию, новгородское летописание хотя и учитывало другие русские летописи, но до XVII века велось особняком, с позиции граждан, считавших свой город самым древним и славным «отцом» Руси, а на знаменах писавших: «Кто на Бога и Великий Новгород!»

Сравнение летописания крупнейшей в мире средневековой республики с летописями великих княжений, где князья также, но на более-менее постоянной основе служили городам, приводит к любопытному выводу. Новгородцы более критично описывают повседневно наблюдаемые ими плоды народовластия, чем «княжеские» летописцы. Для урожденных республиканцев «воля народа» далеко не идеалистична. Это результат борьбы различных группировок «золотых поясов», которых иногда жестоко поправляют, изгоняют и даже убивают обиженные ими «черные люди». Для прокняжеских авторов выступления народа против воли князей временами выглядят преступными, но… именно народ неизменно прав, отстаивая единство Руси против княжеских усобиц и внешних врагов. Народ — понятие идеальное. Ему, в рамках городского населения, приписаны свойства хозяина Русской земли, сменяемыми правителями которой являются князья. Народ всех княжеств и земель сознает себя русским, понимает смысл единства и губительность разделения. То есть именно народу ученые книжники обоснованно приписывают национально-государственную идею, которая прекрасно отражена также и в устном эпосе.

Основными заказчиками летописей в Чернигове, Ростове, Переяславле Южном и Переяславле-Залесском, Смоленске и Новгороде-Северском были князья и воеводы. Писали их монахи и священнослужители, нарочитые мужи, иногда сами бояре, не чуждые литературного вкуса. Имея собственные своекорыстные интересы, они тем не менее ощущали себя частью русского народа и эти интересы обличали! В дружинной среде было создано «Слово о полку Игореве» — одна из величайших героических поэм рыцарских времен. Поучение Владимира Мономаха раскрывает взгляд на мир с престола княжеского, а Слово и Моление Даниила Заточника — с позиции человека служилого, который из ссылки объяснял князю: «храброго быстро добудешь, а умный дорог!» Сарказм Даниила, явившего своей судьбой традиционную русскую ситуацию «горя от ума», был весьма популярен у читателей. От Заточника доставалось всем, включая монахов с их видениями и чудесами: «Скажешь, княже — постригись в чернецы. Так я не видел мертвеца, ездящего на свинье, ни черта на бабе, не едал смоквы от дубов». Подобной бесовщины много было даже в Киево-Печерском патерике — важнейшем сборнике древнерусских историй о монахах. Не входящее в него Житие Авраамия Смоленского рассказывает, как обличение плохих пастырей навлекло на попа страшный гнев: Авраамия требовали заточить, «к стене пригвоздить и сжечь», чуть ли не «живьем сожрать». Но к «малым и великим, рабам и свободным» проповедовал не только смоленский священник.