Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - [26]

Испытание способностей: а) по внимательном прочтении данного ему дела представить письменное из него извлечение и словесно изложить понятия свои по оному; б) по предложенному предмету составить на русском и французском языках редакцию, из которой можно было бы удостовериться, в какой степени испытываемый чиновник усвоил себе этот предмет и изложил свои мысли и убеждения правильно и ясно…

… 4. Испытание на определение к дипломатической должности производится в присутствии членов Совета Министерства иностранных дел, особо назначаемых на сей конец лиц, числом не менее трёх».

Эти двухступенчатые правила, распространяемые на всех лиц, — и на новичков, кто поступал на работу в министерство на общих основаниях, и на тех, кто желал занимать дипломатические должности, включая и тех, кто уже ранее трудился в системе МВД на технических должностях, будут работать до конца царского ведомства иностранных дел. В них только время от времени будут вносить некоторые непринципиальные дополнения и изменения. Например, предварительный экзамен, дающий право поступать на работу в министерство (см. п. 1), со временем становился всё более серьёзным, в то время как к экзамену на дипломатическую должность допускались лишь лица, прошедшие солидную стажировку и учёбу в центральном аппарате и за границей.

Какие вопросы задавались на экзаменах будущим дипломатам? К примеру, кандидата Е. Э. Шелькинга, поступавшего в Министерство иностранных дел в апреле 1883 года, попросили рассказать о русско-турецких трактатах во времена Екатерины II, из международного права — о порядке выдачи преступников, о доктрине Монро и условиях юридической силы международных договоров, по статистике — об экономическом и торговом значении морских портов Китая, а из политэкономии — о денежных знаках и причинах, влияющих на ценность бумажных денег. К. Д. Набокова, дядю известного писателя, поступавшего в МВД в 1897 году, спрашивали о Вестфальском трактате 1783 года и договорах России с Японией, о правилах расторжения брака, об экономической характеристике Кавказа, взаимном страховании, подоходном налоге и так называемых натуральных повинностях.

Как видим, требования к знаниям были достаточно серьёзными и высокими.

В последние годы существования царского Министерства иностранных дел «испытания для лиц, желающих служить по дипломатической части» (то есть для зачисления в кадры МИД; не путать с приёмными экзаменами, которые давали лишь возможность на правах «вольноопределяющихся» быть причисленными к тому или иному департаменту министерства), проводились дважды в год, в последнюю пятницу ноября и первую пятницу мая (в 14.00). Председатель экзаменационной комиссии — как правило, товарищ министра — заблаговременно извещал членов комиссии об этом дне и рассылал им списки экзаменующихся примерно на 20–22 человека с указанием предмета испытаний и краткой справки на кандидата (возраст, место работы, образование, вероисповедание, владение языками). Знания оценивались по пятибалльной системе.

Кандидатами были в основном технические сотрудники различных отделов и департаментов министерства, некоторые из которых (драгоманы и переводчики) поработали за границей и экзаменовались главным образом по истории трактатов и международному праву. На экземпляре списков образца 1913 года, хранящемся в архиве Министерства иностранных дел и принадлежавшем директору канцелярии МВД барону Маврикию Фабиановичу Шиллингу, против некоторых фамилий карандашом проставлены оценки и помечены лица, показавшие слабые знания по языкам и получившие переэкзаменовку. Переэкзаменовка назначалась, если кандидат получал два балла.

Что касается владения иностранными языками, то к чести дореволюционного образования следует отнести тот факт, что большинство выпускников высших учебных заведений и даже гимназий владели французским или ещё каким-нибудь европейским языком. В обнаруженных автором списках кандидатов 1913 года почти все экзаменующиеся знали по три языка. Так что внутри Министерства иностранных дел России никогда не было нужды в громоздкой переводческой службе, которая возникла лишь после 1917 года для обслуживания советских чиновников, не владевших «ихними» языками.

При изучении личных дел (формулярных списков) дипломатов обращает на себя внимание присутствие в их рядах значительного количества людей с немецкими фамилиями. Это остзейские (прибалтийские) немцы, которые, кстати, «заполняли ниши» не только в Министерстве иностранных дел, но и в армии, на флоте и вообще в государственном аппарате царской России. На 1 февраля 1917 года из 636 чиновников, состоявших на службе в МВД, 105 человек были остзейцы. Как бы недоверчиво и даже пренебрежительно (вспомним К. Станюковича) к ним ни относились, как бы современники ни ворчали на «засилье немцев» в государственном аппарате России, без остзейцев государству было никак не обойтись. Да и следует признать, что они являлись верными слугами царя и отечества, людьми, воспитанными в европейской культуре, а значит, более всего подходящими к дипломатической службе.

Умный и образованный князь Л. В. Урусов так писал о прибалтийских немцах: «Прибалтийские немцы заняли слишком удобную позицию, чтобы их можно было оттуда выбить — они верноподданные, и в этом их сила. Правда, за троном они не видят России… Но этот… недостаток их не всем виден и наименее виден власть имущим, которые ценят и воспитание на заграничный манер, и аристократизм… баронов, и их преданность царю».