Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой - [219]
— Пожалуй, сядем, — обратился он к присутствующим и подошел к столу с противоположной стороны.
— Сядем! — в один голос ответили Молотов и Ворошилов.
Все нерешительно подошли к столу. Сталин не садился, ожидая полного размещения присутствующих. Быстро вошел Маленков и, ни с кем не здороваясь, занял место по ту сторону стола, между Молотовым и Берией. Все сели — на овальных срезах стола, друг против друга, оказались Ворошилов и Щербаков. Между ними — Сталин, Молотов, Маленков и Берия, а против них — Александров, Пазовский, я и Храпченко. По одному прибору — между Ворошиловым и Сталиным и Щербаковым и Храпченко — оставались свободными.
— Ну, Молотов, — обратился к нему Сталин, — ты будешь председателем нашего собрания. — Вячеслав Михайлович встал и раскланялся.
— Что мы будем пить? — улыбаясь, спросил он.
— Вино! — в один голос ответили все мы.
— Нет, лучше водку! — возразил Ворошилов. Молотов колебался.
— Не вино и не водку, — спокойно возразил Сталин. — У нас есть здесь прекрасная перцовка. Она не очень крепкая. Я предлагаю начать с нее.
Все согласились. Молотов налил Сталину, и графин пошел вкруговую.
— За успех нового гимна! — провозгласил он первый тост. Все встали и чокнулись. Сталин поднял свою рюмку и сделал приветственное движение.
Вопреки словам Иосифа Виссарионовича, перцовка оказалась очень злой. Не допивая своей рюмки, я отстранил ее осторожно в сторону.
— Э, нет! — закричал Ворошилов. — Так не годится! За гимн надо пить до дна!
— Нет сил, Климент Ефремович! Она такая крепкая, — ответил я.
— А вы закройте глаза — она и проскользнет, — щурясь и посмеиваясь, пошутил Сталин, глядя на меня. Делать было нечего — перцовку пришлось проглотить.
— Вот и хорошо! Вторая пойдет легче! — подбодрил Молотов, сидевший как раз напротив меня, за вазой с фруктами.
Стало как будто проще».
Пили за композитора гимна, за дирижера. Вкусно ели. Вожди — привычно, Рогаль-Левицкий — как до войны. Сталин вдруг озаботился дефицитом хороших голосов в Большом театре, высказавшись в том духе, что «все наши неудачи зависят вовсе не от обилия певческих школ, а от неумения найти певцов и от нежелания стариков передать свои знания и опыт молодежи». В ответ Пазовский — свежий главный дирижер (после Самосуда) успокоил, мол, будем заниматься с молодежью, товарищ Сталин, кто не может — научим, кто не хочет — заставим. Но не на такого напал Арий Моисеевич. «Это неплохо! Но я не очень верю в совесть. Там, где нет настоящей заинтересованности, там никогда не будет и настоящего успеха», — услышал он ответ вождя. А тут и попугаи Молотов, Маленков и Берия очнулись от спячки: «Верно! Надо заинтересовать! Надо дать тройной оклад и хорошо обеспечить. Тогда можно требовать!»
Пазовский вынул из руки привычный козырь: «Мы перевели несколько певцов из Ленинградского театра, пригласили балетмейстера». Но этот способ обновления труппы стал настолько привычным, что Сталина устроить не мог: «Медленно действуете! Прошло уже три месяца, а я что-то не вижу существенных перемен. Я просил вас поторопиться». Эта тирада относилась к Храпченко, выбранному козлом отпущения. «Можем ушибить!» — улыбаясь, сказал ему вновь проклюнувшийся Молотов. «Да, и здорово ушибем!» — подтвердил Сталин. «Просто зашибем!» — продолжал Молотов. Ушибленный Храпченко едва нашелся: «Будет сделано, товарищ Сталин!» Тут все поняли, что это Иосиф Виссарионович пошутил. Просто трубка его никак не разгоралась.
Храпченко, руководивший всей советской культурой с 1949 по 1948 год, мог бы и сам себя ушибить, прикажи ему Сталин. Он настолько боялся вождя, что однажды в трусости и страхе принялся развлекать его, танцуя с Игорем Моисеевым. Было это на кремлевском приеме, после исполнения ансамблем Моисеева нового народного танца. Храпченко стоял и разговаривал с Моисеевым, распекая его за нарушение субординации: на каком основании балетмейстер показал этот танец, никак с ним не согласованный? Тут к ним подошел Сталин. Но Храпченко его не видел, стоял спиной. Сталин положил ему руку на плечо и говорит: «Что вы все о делах да о делах, сегодня и погулять можно. Вы бы потанцевали». Побелевший Храпченко пролепетал: «Дамы нет». Тогда Сталин подтолкнул к нему Моисеева: «Вот тебе дама». И Храпченко тотчас бросился танцевать с Моисеевым, вспоминавшим эту позорную сцену на закате жизни: «Сталин брезгливо на него поглядел и отошел. Храпченко тут же отпихнул меня, и, бледный как полотно, отбежал в сторону». История эта интересная — об отношении к деятелям культуры и ее руководителям как шутам гороховым. А в ложе места для танцев не было, потому Храпченко в этот раз лезгинку не станцевал. Подняли тост за здоровье Рогаль-Левицкого. Сталин опять чиркал и чиркал спичкой, а трубка все гасла… Выпив по его предложению на посошок, в два часа ночи все стали расходиться. Гимн в новой оркестровке передали по радио в ночь с 17 на 18 апреля.
За оркестровку гимна Дмитрий Рогаль-Левицкий получил от Московской консерватории ордер на калоши (там его всячески затирали), а от Союза композиторов — так называемый «продовольственный лимит», то есть паек. В 1945 году его наградили орденом. А еще раньше, 5 января 1944 года, в «Правде» вышло постановление СНК СССР о вознаграждении поэтов и композиторов, принявших участие в работе по созданию гимна. Сергею Михалкову и Георгию Эль-Регистану дали по 100 тысяч рублей, та же сумма полагалась Александру Александрову. Другим композиторам — по четыре тысячи рублей за каждый вариант гимна, а композиторам, музыка которых была отобрана для прослушивания в хоровом и оркестровом исполнении, — по восемь тысяч рублей также за каждый вариант. Больше всех получил Арам Хачатурян — 28 тысяч. Поэтам дали по четыре тысячи за каждый вариант. Всего, к радости участников завершившейся мучительной кампании, было заплачено более 1 миллиона 200 тысяч рублей.
Что может быть интереснее прогулки по Тверской – главной улице Москвы? Стоящие на ней дома сами расскажут нам свою любопытную историю, назовут имена живших в них когда-то людей, знатных и простых, известных и не очень. А мы прислушаемся к этому рассказу, ведь в нем немало для нас доселе неизвестного, таинственного и загадочного.
В Москве более ста тысяч домов - высоких и малоэтажных, кирпичных и панельных, старых и новых. Но есть среди них такие, что не подпадают ни под какую статистику - это дома с изюминкой, с необычной историей, много лет хранящей имена известных жителей и подробности случившихся знаменательных событий и происшествий. Вот об этих-то зданиях и рассказывает новая книга писателя и историка Москвы Александра Васькина. Читатели встретятся на страницах книги с Антоном Чеховым и Константином Станиславским, Борисом Пастернаком и Алексеем Щусевым, Николаем I и Екатериной Фурцевой, Анри Матиссом и Анатолием Зверевым, Сергеем Прокофьевым и Эльдаром Рязановым, а также многими другими знакомыми персонажами. Александра Васькина не зря называют Владимиром Гиляровским нашего времени и продолжателем славных традиций Михаила Пыляева и Петра Сытина.
О повседневной жизни советской богемы — писателей, художников, артистов — рассказывает новая книга Александра Васькина. В ней — сотни известных имен, ставших таковыми не только благодаря своему таланту, но и экстравагантному поведению, не вписывающемуся в общепринятые рамки образу жизни. Чем отличалась советская богема от дореволюционной, как превратилась в творческую интеллигенцию, что для нее было важнее — свобода творчества или комфорт, какими были отношения между официальным советским искусством и андеграундом? Где жили и работали творческие люди в Москве, как проводили время в богемных ресторанах и кафе, в мастерских и салонах, на выставках и квартирниках, капустниках и тусовках? Где были московские Монмартр и Монпарнас, что означало «пойти на Уголок», где обитали «Софья Власьевна», «государыня», «Гертруда», «нарядная артистка РСФСР» и «фармацевты»? Ответ на многие интересные вопросы вы найдете на этих страницах — своеобразном продолжении прежней книги автора «Повседневная жизнь советской столицы при Хрущеве и Брежневе», снискавшей большой успех у читателей.
Впервые за последние сто лет выходит книга, посвященная такой важной теме в истории России, как «Москва и Романовы». Влияние царей и императоров из династии Романовых на развитие Москвы трудно переоценить. В то же время не менее решающую роль сыграла Первопрестольная и в судьбе самих Романовых, став для них, по сути, родовой вотчиной. Здесь родился и венчался на царство первый царь династии – Михаил Федорович, затем его сын Алексей Михайлович, а следом и его венценосные потомки – Федор, Петр, Елизавета, Александр… Все самодержцы Романовы короновались в Москве, а ряд из них нашли здесь свое последнее пристанище.Читатель узнает интереснейшие исторические подробности: как проходило избрание на царство Михаила Федоровича, за что Петр I лишил Москву столичного статуса, как отразилась на Москве просвещенная эпоха Екатерины II, какова была политика Александра I по отношению к Москве в 1812 году, как Николай I пытался затушить оппозиционность Москвы и какими глазами смотрело на город его Третье отделение, как отмечалось 300-летие дома Романовых и т. д.В книге повествуется и о знаковых московских зданиях и достопримечательностях, связанных с династией Романовых, а таковых немало: Успенский собор, Новоспасский монастырь, боярские палаты на Варварке, Триумфальная арка, Храм Христа Спасителя, Московский университет, Большой театр, Благородное собрание, Английский клуб, Николаевский вокзал, Музей изящных искусств имени Александра III, Манеж и многое другое…Книга написана на основе изучения большого числа исторических источников и снабжена именным указателем.Автор – известный писатель и историк Александр Васькин.
На обложке этой книги неслучайно помещен рисунок из серии «Русские казаки в Париже», передающий необыкновенно мирную атмосферу присутствия российской армии во французской столице в 1814 году Это совершенно несравнимо с тем, как вели себя солдаты Наполеона в Москве в 1812 году, устроив в Первопрестольной сущий погром и ободрав древнюю русскую столицу как липку. Именно о жизни Москвы в том героическом году и повествуется в этой книге: подготовка города к войне, неожиданная его сдача Наполеону, а затем вынужденное самосожжение Первопрестольной, жизнь москвичей во время оккупации, сидение Наполеона на Москве и его безуспешные попытки заключить перемирие, грабежи и варварство вражеских солдат, разорение православных храмов и дворянских усадеб…А еще психологический портрет московского генерал-губернатора Ростопчина, явившегося катализатором событий двухсотлетней давности, его отношения с Кутузовым и Александром I, подробности создания воздушного шара для борьбы с французами, шпионская сеть в Москве, дело Верещагина, история первого мэра Москвы, тяжелая участь русских раненых, попытка французов перед их бегством окончательно «добить» Москву… Об этом и многом другом рассказывает историк Москвы, писатель Александр Васькин.Книга снабжена именным указателем.
Радиобашня на Шаболовке, первый российский нефтепровод, крекинг для получения бензина, гиперболоиды, паровые котлы, резервуары, сетчатые перекрытия, водопровод, мосты и нефтеналивные суда, мины и батопорт, а еще самое высокое сооружение в России — с трудом верится, что все это и многое другое придумал один человек — Владимир Григорьевич Шухов (1853–1939). Как его только не называют — русский Леонардо, человек-фабрика, наш Эйфель, универсальный гений, рыцарь Серебряного века, а он был, прежде всего, русским инженером, обладавшим уникальными способностями и талантом, изобретения которого покорили временные и географические пространства, определив развитие мировой научной мысли на много лет вперед.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Отмечаемый в 2007 году 170-летний юбилей российских железных дорог вновь напоминает о той роли, которую эти пути сообщения сыграли в истории нашего государства. Протянувшись по всей огромной территории России, железные дороги образовали особый мир со своим населением, своими профессиями, своей культурой, своими обычаями и суевериями. Рассказывая о прошлом российской железки, автор книги Алексей Вульфов — писатель, композитор, председатель Всероссийского общества любителей железных дорог — широко использует исторические документы, воспоминания ветеранов-железнодорожников и собственные впечатления.
Иван Грозный давно стал знаковым персонажем отечественной истории, а учреждённая им опричнина — одной из самых загадочных её страниц. Она является предметом ожесточённых споров историков-профессионалов и любителей в поисках цели, смысла и результатов замысловатых поворотов политики царя. Но при этом часто остаются в тени непосредственные исполнители, чьими руками Иван IV творил историю своего царствования, при этом они традиционно наделяются демонической жестокостью и кровожадностью.Книга Игоря Курукина и Андрея Булычева, написанная на основе документов, рассказывает о «начальных людях» и рядовых опричниках, повседневном обиходе и нравах опричного двора и службе опричного воинства.
«Руси есть веселье питье, не можем без того быти» — так ответил великий киевский князь Владимир Святославич в 988 году на предложение принять ислам, запрещавший употребление крепких напитков. С тех пор эта фраза нередко служила аргументом в пользу исконности русских питейных традиций и «русского духа» с его удалью и безмерностью.На основании средневековых летописей и актов, официальных документов и свидетельств современников, статистики, публицистики, данных прессы и литературы авторы показывают, где, как и что пили наши предки; как складывалась в России питейная традиция; какой была «питейная политика» государства и как реагировали на нее подданные — начиная с древности и до совсем недавних времен.Книга известных московских историков обращена к самому широкому читателю, поскольку тема в той или иной степени затрагивает бóльшую часть населения России.
В XVIII веке в России впервые появилась специализированная служба безопасности или политическая полиция: Преображенский приказ и Тайная канцелярия Петра I, Тайная розыскных дел канцелярия времен Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, Тайная экспедиция Сената при Екатерине II и Павле I. Все они расследовали преступления государственные, а потому подчинялись непосредственно монарху и действовали в обстановке секретности. Однако борьба с государственной изменой, самозванцами и шпионами была только частью их работы – главной их заботой были оскорбления личности государя и всевозможные «непристойные слова» в адрес властей.