Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой - [218]
— А вы, Михалков, не заглядывайте! Тут мы без вас обойдемся.
— Извините, товарищ Сталин! Я случайно…
— И не заикайтесь! Я сказал Молотову, чтобы он перестал заикаться, он и перестал.
Молотов заулыбался, а Щербаков поднял тост за Сталина, который обратился к Михалкову с самыми разными напутствиями:
— Не надо пить до дна за каждый тост. С вами неинтересно будет разговаривать. И не робейте!.. Мы нахалов не любим, но и робких тоже не любим. Вы член партии?.. Это ничего. Я тоже был беспартийный…
Наконец, Михалков стал читать по просьбе Сталина «Дядю Степу», военные же стихи ему пришлись не по нраву. Много лет спустя поэт напишет: «Можно сказать, что члены политбюро не принимали никакого участия в разговоре. Они ограничивались короткими репликами, поддакивали. Приглашенные со стороны товарищи тоже чувствовали себя скованно. Только мы с Регистаном вели себя свободно, если не сказать развязно — выпитое вино оказывало свое действие. Мы настолько забылись, где и с кем находимся, что это явно потешало Сталина и неодобрительно воспринималось всеми присутствующими».
Под конец изрядно принявшие на грудь поэты решили потешить вождя самодеятельной сценкой про девочку и немецкую бомбу. Михалков изображал трусоватого офицера, никак не решавшегося подойти к этой самой бомбе. Не разобрав, он схватил для своей роли в прихожей первую попавшуюся фуражку — к ужасу Власика, ею оказалась фуражка Сталина. Шутовство удалось — вождь смеялся до слез. Так провеселились до половины четвертого утра, простившись как добрые друзья: Сталин поклонился поэтам, «по-рыцарски» махнув рукой. Они были счастливы…
Новый гимн прозвучал по радио в ночь с 31 декабря 1943-го на 1 января 1944 года. Что же касается новой оркестровки, то уже после премьеры гимна ее поручили, пожалуй, самому главному специалисту в этом вопросе — Дмитрию Романовичу Рогаль-Левицкому. Крупнейший в Советском Союзе мастер инструментальной обработки музыкальных произведений Рогаль-Левицкий что только не оркестровал — и «Шопениану», и «Скрябиниану», и «Кармен», и даже такое экзотическое произведение, как балет «Тарас Бульба» Василия Соловьева-Седого, а еще «Интернационал», гимны союзных республик и стран народной демократии. По аналогии его можно назвать лучшим музыкальным кутюрье своей эпохи, одевавшим неказистые вроде мелодии (и даже «плохую музыку», как ее называл Шостакович) в изысканные одежды, в которых эту самую мелодию порой не мог узнать ее автор-композитор.
Рогаль-Левицкий успешно справился с поставленной перед ним задачей и побывал в ложе у Сталина в марте 1944 года: «Раздвинули второй занавес, и Ансамбль Александрова зычно “оторвал” гимн уже с новыми изменениями, введенными в нашу партитуру. Воцарилась мертвая тишина. Зашелестел занавес. Все встали и вышли. Ложа опустела. Недоумение было полное. Через несколько минут кто-то вышел к рампе и словами “оркестр свободен” закончил странный вечер, продолжавшийся не более десяти минут». Рогаль-Левицкого немедля позвали: «Дмитрий Романович, вас просят!»
Он сорвался с места и бегом пустился за кулисы: «У каждой двери раздавался окрик стражи: “Рогаль-Левицкий!” — и я, как мячик, передавался от одного поста к другому. На сцене уже ждали. Нас сопровождали адъютанты Ворошилова и Сталина. Через сцену мы шли гуськом. Шествие открывал кто-то из личной охраны Сталина, затем шел Александров, Пазовский, я, Храпченко, и в хвосте плелись два адъютанта. Мы подошли к правительственной ложе.
— Минуту обождите! — отрезал дежурный из охраны, которых было человек шесть. Он нажал кнопку звонка. Ответа не последовало. Через мгновение дежурный позвонил еще раз. Двери раскрылись, и нас впустили в ложу. Обе части ложи — аванложа и салон — были заполнены военными, стоявшими рядами. Мы прошли молча сквозь их ряды и вошли в открытую дверь гостиной. Тут же, слева, стоял Сталин, ласково приветствовавший входивших, которых представлял ему Климент Ефремович.
— Рогаль-Левицкий, автор новой оркестровки! — проговорил он, как только я вошел.
Сталин улыбнулся сквозь усы и сильным рукопожатием выразил свое одобрение. Поздоровавшись с Ворошиловым — на его лице играла радостная улыбка, — я перешел на правую сторону и попал прямо к Молотову, а от него к Щербакову и Берия. Спустя минуту на нашу сторону перешел и Ворошилов. Тогда Вячеслав Михайлович отошел за стол и тем самым отделил Сталина от всех остальных.
— Очень хорошо, — сказал Сталин. Лицо его выглядело утомленным, он нервно ходил по оставшейся в его распоряжении комнате и все время курил свою неизменную трубку, держа ее в левой руке. — Очень хорошо, — повторил он, — вы взяли лучшее, что было прежде, соединили со всем хорошим, что придумали сами, и получилось то, что нужно. Очень хорошо, — одобрительно закончил он. Мы с Пазовским поклонились».
В гостиной было тесно не только от мебели, диванов и кресел. Также плотно был уставлен и накрытый для банкета широкий стол. Снующие с подносами официанты напоминали о скором начале пиршества. Все стояли, не смея нарушить тишину: «Воцарилось молчание — немного чопорное, немного неестественное. Сталин все так же продолжал нервно шагать по комнате. Волосы были посеребрены легкой проседью. В плечах — широк, шаг твердый, движения отнюдь не резкие. Он был одет в светло-защитный мундир, с маршальскими погонами и широкими красными генеральскими лампасами. На груди — только одна звездочка Героя Социалистического Труда. Ни на минуту не задерживая своего хождения, он все время курил трубку — она, видимо, не курилась, так как он не раз подходил к столу и чиркал спичкой. Только тогда он останавливался и терпеливо ждал, когда вновь запыхтит его трубка.
Что может быть интереснее прогулки по Тверской – главной улице Москвы? Стоящие на ней дома сами расскажут нам свою любопытную историю, назовут имена живших в них когда-то людей, знатных и простых, известных и не очень. А мы прислушаемся к этому рассказу, ведь в нем немало для нас доселе неизвестного, таинственного и загадочного.
В Москве более ста тысяч домов - высоких и малоэтажных, кирпичных и панельных, старых и новых. Но есть среди них такие, что не подпадают ни под какую статистику - это дома с изюминкой, с необычной историей, много лет хранящей имена известных жителей и подробности случившихся знаменательных событий и происшествий. Вот об этих-то зданиях и рассказывает новая книга писателя и историка Москвы Александра Васькина. Читатели встретятся на страницах книги с Антоном Чеховым и Константином Станиславским, Борисом Пастернаком и Алексеем Щусевым, Николаем I и Екатериной Фурцевой, Анри Матиссом и Анатолием Зверевым, Сергеем Прокофьевым и Эльдаром Рязановым, а также многими другими знакомыми персонажами. Александра Васькина не зря называют Владимиром Гиляровским нашего времени и продолжателем славных традиций Михаила Пыляева и Петра Сытина.
О повседневной жизни советской богемы — писателей, художников, артистов — рассказывает новая книга Александра Васькина. В ней — сотни известных имен, ставших таковыми не только благодаря своему таланту, но и экстравагантному поведению, не вписывающемуся в общепринятые рамки образу жизни. Чем отличалась советская богема от дореволюционной, как превратилась в творческую интеллигенцию, что для нее было важнее — свобода творчества или комфорт, какими были отношения между официальным советским искусством и андеграундом? Где жили и работали творческие люди в Москве, как проводили время в богемных ресторанах и кафе, в мастерских и салонах, на выставках и квартирниках, капустниках и тусовках? Где были московские Монмартр и Монпарнас, что означало «пойти на Уголок», где обитали «Софья Власьевна», «государыня», «Гертруда», «нарядная артистка РСФСР» и «фармацевты»? Ответ на многие интересные вопросы вы найдете на этих страницах — своеобразном продолжении прежней книги автора «Повседневная жизнь советской столицы при Хрущеве и Брежневе», снискавшей большой успех у читателей.
Впервые за последние сто лет выходит книга, посвященная такой важной теме в истории России, как «Москва и Романовы». Влияние царей и императоров из династии Романовых на развитие Москвы трудно переоценить. В то же время не менее решающую роль сыграла Первопрестольная и в судьбе самих Романовых, став для них, по сути, родовой вотчиной. Здесь родился и венчался на царство первый царь династии – Михаил Федорович, затем его сын Алексей Михайлович, а следом и его венценосные потомки – Федор, Петр, Елизавета, Александр… Все самодержцы Романовы короновались в Москве, а ряд из них нашли здесь свое последнее пристанище.Читатель узнает интереснейшие исторические подробности: как проходило избрание на царство Михаила Федоровича, за что Петр I лишил Москву столичного статуса, как отразилась на Москве просвещенная эпоха Екатерины II, какова была политика Александра I по отношению к Москве в 1812 году, как Николай I пытался затушить оппозиционность Москвы и какими глазами смотрело на город его Третье отделение, как отмечалось 300-летие дома Романовых и т. д.В книге повествуется и о знаковых московских зданиях и достопримечательностях, связанных с династией Романовых, а таковых немало: Успенский собор, Новоспасский монастырь, боярские палаты на Варварке, Триумфальная арка, Храм Христа Спасителя, Московский университет, Большой театр, Благородное собрание, Английский клуб, Николаевский вокзал, Музей изящных искусств имени Александра III, Манеж и многое другое…Книга написана на основе изучения большого числа исторических источников и снабжена именным указателем.Автор – известный писатель и историк Александр Васькин.
На обложке этой книги неслучайно помещен рисунок из серии «Русские казаки в Париже», передающий необыкновенно мирную атмосферу присутствия российской армии во французской столице в 1814 году Это совершенно несравнимо с тем, как вели себя солдаты Наполеона в Москве в 1812 году, устроив в Первопрестольной сущий погром и ободрав древнюю русскую столицу как липку. Именно о жизни Москвы в том героическом году и повествуется в этой книге: подготовка города к войне, неожиданная его сдача Наполеону, а затем вынужденное самосожжение Первопрестольной, жизнь москвичей во время оккупации, сидение Наполеона на Москве и его безуспешные попытки заключить перемирие, грабежи и варварство вражеских солдат, разорение православных храмов и дворянских усадеб…А еще психологический портрет московского генерал-губернатора Ростопчина, явившегося катализатором событий двухсотлетней давности, его отношения с Кутузовым и Александром I, подробности создания воздушного шара для борьбы с французами, шпионская сеть в Москве, дело Верещагина, история первого мэра Москвы, тяжелая участь русских раненых, попытка французов перед их бегством окончательно «добить» Москву… Об этом и многом другом рассказывает историк Москвы, писатель Александр Васькин.Книга снабжена именным указателем.
Радиобашня на Шаболовке, первый российский нефтепровод, крекинг для получения бензина, гиперболоиды, паровые котлы, резервуары, сетчатые перекрытия, водопровод, мосты и нефтеналивные суда, мины и батопорт, а еще самое высокое сооружение в России — с трудом верится, что все это и многое другое придумал один человек — Владимир Григорьевич Шухов (1853–1939). Как его только не называют — русский Леонардо, человек-фабрика, наш Эйфель, универсальный гений, рыцарь Серебряного века, а он был, прежде всего, русским инженером, обладавшим уникальными способностями и талантом, изобретения которого покорили временные и географические пространства, определив развитие мировой научной мысли на много лет вперед.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Отмечаемый в 2007 году 170-летний юбилей российских железных дорог вновь напоминает о той роли, которую эти пути сообщения сыграли в истории нашего государства. Протянувшись по всей огромной территории России, железные дороги образовали особый мир со своим населением, своими профессиями, своей культурой, своими обычаями и суевериями. Рассказывая о прошлом российской железки, автор книги Алексей Вульфов — писатель, композитор, председатель Всероссийского общества любителей железных дорог — широко использует исторические документы, воспоминания ветеранов-железнодорожников и собственные впечатления.
Иван Грозный давно стал знаковым персонажем отечественной истории, а учреждённая им опричнина — одной из самых загадочных её страниц. Она является предметом ожесточённых споров историков-профессионалов и любителей в поисках цели, смысла и результатов замысловатых поворотов политики царя. Но при этом часто остаются в тени непосредственные исполнители, чьими руками Иван IV творил историю своего царствования, при этом они традиционно наделяются демонической жестокостью и кровожадностью.Книга Игоря Курукина и Андрея Булычева, написанная на основе документов, рассказывает о «начальных людях» и рядовых опричниках, повседневном обиходе и нравах опричного двора и службе опричного воинства.
«Руси есть веселье питье, не можем без того быти» — так ответил великий киевский князь Владимир Святославич в 988 году на предложение принять ислам, запрещавший употребление крепких напитков. С тех пор эта фраза нередко служила аргументом в пользу исконности русских питейных традиций и «русского духа» с его удалью и безмерностью.На основании средневековых летописей и актов, официальных документов и свидетельств современников, статистики, публицистики, данных прессы и литературы авторы показывают, где, как и что пили наши предки; как складывалась в России питейная традиция; какой была «питейная политика» государства и как реагировали на нее подданные — начиная с древности и до совсем недавних времен.Книга известных московских историков обращена к самому широкому читателю, поскольку тема в той или иной степени затрагивает бóльшую часть населения России.
В XVIII веке в России впервые появилась специализированная служба безопасности или политическая полиция: Преображенский приказ и Тайная канцелярия Петра I, Тайная розыскных дел канцелярия времен Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, Тайная экспедиция Сената при Екатерине II и Павле I. Все они расследовали преступления государственные, а потому подчинялись непосредственно монарху и действовали в обстановке секретности. Однако борьба с государственной изменой, самозванцами и шпионами была только частью их работы – главной их заботой были оскорбления личности государя и всевозможные «непристойные слова» в адрес властей.