Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - [36]
Очень характерная сцена. «Поседелый Чесменский богатырь» продолжал боготворить свою императрицу. Он весь просиял, услышав, что она зовет его, но ему было важно, чтобы Екатерина сама вспомнила о нем, и поэтому Алексей Григорьевич задал позднее секретарю уточняющий вопрос. И последний штрих — осколок былого величия, один из немногих доживших до конца века екатерининских орлов считал ниже своего достоинства посещать молодого фаворита.
Статс-секретари
Говоря о рабочем времени императрицы, невозможно не упомянуть о целом штате секретарей, обеспечивавших ее повседневную служебную деятельность. Их положение было двойственно. С одной стороны, они являлись государственными чиновниками, трудившимися в непосредственной близости от Екатерины, в ее личной канцелярии. Без них ритмичные повседневные занятия делами казались немыслимы. В 1788 году императрица писала Гримму: «Я с некоторого времени работаю, как лошадь; мои четыре секретаря не успевают справляться с делами; я должна буду увеличить число секретарей. Я постоянно пишу. Никогда еще я не писала столько»[141]. С другой стороны, тесная работа бок о бок с государыней, пребывание во дворце, более того — в личных покоях Екатерины, делали их придворными, членами ближнего круга, почти домашними слугами, исполнявшими очень привилегированные обязанности.
Талантливая чиновница, Екатерина сама составляла инструкции для своих секретарей. При этом она не считала себя сведущей во всех областях и доверяла опыту служивших «под ней» лиц. «Впрочем, ежели в чем сия инструкция недостаточна покажется, о том нам докладывать имеете [право]»[142], — писала императрица. Она обладала врожденной административной хваткой и знала, как наладить работу Кабинета. Его формирование началось буквально в первый же день переворота — 28 июня 1762 года. Тогда обязанности секретаря исполнял Г. Н. Теплов, составивший текст манифеста о вступлении новой государыни на престол, присягу, а также отречение Петра III.
Через месяц должности кабинет- или статс-секретарей при Екатерине заняли А. В. Олсуфьев и И. П. Елагин. Всех троих императрица знала еще в бытность великой княгиней и полагалась на их преданность. Французский дипломат Сабатье де Кабр назвал Олсуфьева одним из самых умных людей в русском правительстве: «Он отлично говорит и пишет на многих языках. Он сведущ, начитан, что здесь редкость, честен, разборчив, проницателен, привычен к делам, надежен в работе»[143]. Веселый и отзывчивый Адам Васильевич чрезвычайно нравился Екатерине как сотрудник. Полной противоположностью ему был Теплов.
Креатура гетмана К. Г. Разумовского, он долгие годы заправлял домом и служебными делами своего беспечного покровителя в Академии наук. В юности воспитанный Феофаном Прокоповичем, Теплов хорошо усвоил «иезуитские» приемы наставника и даже был одним из доносителей по делу А. П. Волынского. С. М. Соловьев отзывался о нем, как о человеке «безнравственном, смелом, умном, ловком, способном хорошо говорить и писать»[144]. Теплов слыл философом, сочинил несколько трактатов в просвещенческом ключе — длинных, скучных и витиеватых по слогу. Человек разносторонне одаренный, он сыграл видную роль в реформе 1764 года по секуляризации церковных земель. Постоянно составлял инициативные записки: об учебной реформе, о торговле, строительстве, сельском хозяйстве, а также научные трактаты по медицине, географии и музыке[145]. Ценя его канцелярский дар, Екатерина употребляла Григория Николаевича во многих делах, но внутренней близости между ними не возникло.
Другое дело Иван Перфильевич Елагин. Он окончил Шляхетский корпус, служил у канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, был близок с молодым двором и замешан в заговоре своего патрона в пользу великой княгини. В 1758 году Елагин прошел по делу Бестужева и был сослан в деревню, куда Екатерина направляла ему письма и деньги[146]. Сразу же после переворота она возвратила старого сторонника ко двору. Елагин известен как один из крупнейших масонов своего времени, руководитель лож английской системы, боровшихся с ложами шведской системы Н. И. Панина за влияние в России[147]. Он оказывал Екатерине поддержку не только как официальное лицо, но и как мастер высокого посвящения, которому по «невидимой субординации» подчинялись многие влиятельные лица.
Иван Перфильевич пользовался у современников репутацией честнейшего и порядочнейшего человека. «Сожалетельно мне, что из всего многолюдства немного Елагиных»[148], — писала Екатерина Григорию Орлову в 1773 году. В то же время императрица бывала недовольна медлительностью, с которой Елагин вел дела, и по-дружески пеняла ему: «Слушай, Перфильевич, если в конце сей недели не принесешь ко мне наставлений… губернаторской должности да дела Бекетьева, то скажу, что тебе подобного ленивца на свете нет, да что никто ему порученных дел не волочит, как ты»[149].
В конце 1762 года к прежним секретарям прибавился Сергей Матвеевич Козьмин, поставленный «у принятия прошений». Он быстро завоевал доверие императрицы и ему поручались наиболее щепетильные дела, в том числе перлюстрация писем
