Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской. VIII век до н.э. - I век н.э. - [24]

Прибрежные районы повернуты к морю: Хадрамаут — к Махре, к Оману и к берегам Индии, Тихама — к берегам восточной Африки. Пустыня Саб'атайн, обширная впадина, связывает своими караванными тропами Хадрамаут с Ма'ином и широко развертывается к Арабо-Персидскому заливу, к Ассирии и к восточному Средиземноморью: преодоление ее никогда не составляло особо трудной проблемы. Между этими крайностями западный Йемен, один, представляется менее всего достижимым. Все заставляет предположить, что именно там всегда преобладали центробежные силы. У каймы внутренней пустыни возникают главные государства, а потом развертываются их метрополии. Однако каждое из них сосредоточивается в одном или в нескольких вади, отделенных от прочих безводными зонами. Здесь политическое раздробление — правило: города-государства Джауфа делят между собой ничтожную по размерам территорию. Несмотря на известную языковую общность, каждая из этих политических единиц вырабатывает свой особый культурный стиль. Так, святилища в Хадрамауте вовсе не походят на те, что в VIII веке до н. э. возводятся в городах Джауфа. Для последних характерен нанесенный резцом на камень орнамент с изображением людей, зверей и растений. Он очень красив; однако нигде, ни в какой иной местности Южной Аравии не стал образцом для подражания, так никогда и не переступив узкие пределы этих городов-государств.

И все же вся это внешняя пестрота стилей не может скрыть глубинного, стоящего за всем этим разнообразием единства. Перенесем же наш взор на исторический фон: со времен неолита до эпохи бронзы и от последней до южноаравийской эпохи непрерывность и преемственность постоянно преодолевают противоположные им тенденции. Что ни говорите, а разрозненные и, по большей части, изолированные друг от друга южноаравийские социумы, каждый в своем вади, переходят к развертыванию ирригационных сетей в одну и ту же эпоху — в III тысячелетии до Р.Х., то есть почти одновременно. Такая одновременность подразумевает именно непрерывность в развитии техники и способов ее применения, а также, вероятно, и в развитии типов культуры (культуры финиковой пальмы, к примеру).

В ряде районов (укажем ради определенности на восточный Джауф) городища эпохи бронзы соседствуют чуть ли не вплотную с городищами более поздней южноаравийской эпохи. В других вади ('Ирма, Джуба) постоянство заселения той или иной точки местности иногда прерывается, что, однако, нисколько не меняет факта постоянной заселенности вади в целом. Эти поселения развертывают в районном масштабе товарообмен — в том числе и с племенами, обитающими на «высоких землях». Если же говорить о связях, выходящих за рамки данного района (данной местности, данного вади), даже за рамки всего южноаравийского региона, следует упомянуть в первую очередь контакты со странами Леванта, которые, по некоторым признакам, установились еще в «бронзовый век».

Общий вывод: это в контексте долгой региональной эволюции выковывается единство южноаравийской цивилизации.

В начале I тысячелетия до Р.Х. в каждом из южноаравийских государств был свой южноаравийский язык, отличный от прочих южноаравийских. Так, сабейский был общепринятым в Ма'рибском оазисе, мадхабейский — в Ма'ине и т. д. И все же разноплеменные южные аравитяне как-то, более или менее, разумели друг друга. Сабейский язык, нога в ногу с сабейской экспансией, в течение двух веков (VII–VI) довольно широко распространился в регионе за пределами собственно Сабы, но все же для большинства населения остался иностранным — правда, весьма престижным. В масштабе региона он является языком большинства культов, языком права и языком исторических текстов в монументальных надписях. Вероятно, он стал и разговорным языком в среде городского патрициата. Местные языки такой агрессии, естественно, противятся, а после распада Сабейской империи восстанавливают утраченные было ими позиции. В могилах и на стелах над ними надписи, как правило, делаются на местных диалектах: между своими принято говорить на своем языке.

Помимо своего языка, Саба навязывает всему региону модели своей культуры, свои учреждения и свою религию. В совокупности все это постепенно и медленно образует каркас единства страны по меньшей мере на протяжении трех веков (VII–V века до н. э.). Производительная деятельность во всех южноаравийских государствах оказывается очень схожей потому, что, не говоря уже об идентичности способов производства, она предопределяется примерно одной и той же техникой. Под техникой мы понимаем извлечение из карьеров каменных (известняковых, алебастровых и пр.) глыб, их обтесывание, применение различных материалов (камня, дерева, металла), но также — и общий замысел сооружений как светских, так и культовых. Добавим сюда высококачественную керамику, сосуды из стеатита, орудия из обсидиана, печати и т. д. Что касается культуры, ее многих аспектов, то богатейшие данные для суждений о них доставляет практика погребений и отражаемые в ней представления о загробном мире, то есть область, известная своим консерватизмом. При всем разнообразии обрядов одни и те же, в общем-то, идеи — прежде всего «последнего и вечного жилища» — воплощаются в надгробных монументах. Могила, в которой ее обитатель спит вечным сном без сновидений, предполагает лишь отдачу ему должных почестей.