Поворотный круг - [2]

Ребята сразу узнали его. Пауль Вольф, следователь управления полиции. Его в городе называли Циклопом.

Возле стола на цветастых толстых ковриках лежали две огромные овчарки. Когда ребята вошли в кабинет, собаки навострили уши, вытянули вперед морды, стали нюхать воздух.

Вольф кивнул на дверь.

Солдаты с фельдфебелем повернулись, вышли.

На какое-то время следователь словно окаменел. Единственный его левый глаз, острый и жгучий, бегал, ощупывая Анатолия, Бориса, Ивана.

Собаки, положив голову на лапы, тоже смотрели на только что прибывших.

Неожиданно Вольф вскочил с кресла и засеменил к ребятам. Вскочили и овчарки.

— Kusch![3] — приказал им следователь.

Собаки послушно легли на коврики.

Вольф подошел почти вплотную.

— Ай-я-яй, вон как вас!.. — сострадательно покачал головой, разглядывая распухшие мальчишеские лица со следами засохшей крови.

Ребята молчали.

— Чего стоите? Садитесь, — сказал следователь и указал на кожаный диван, стоящий у стены.

Даже не шелохнулись.

— Ну, чего вы? Чего? — Вольф положил руки на плечи Анатолию и Борису. — Как у вас говорят, ноги не казенные и правды в них нет.

Ребята присели на краешек широкого низкого дивана.

Следователь устроился справа от них, на круглом длинном диванном валике.

— Кто это вас так разукрасил?

Не отвечали.

— Есть, есть, к сожалению, и у нас любители мордобоя, — произнес он осуждающе. — Тьфу, как противно!.. Ненавижу мордобой!..

Поднялся с валика, направился к столу.

После сырой камеры, после езды на морозе Анатолия и Ивана в душном кабинете начало знобить. А Бориса бросило в жар. Он хотел рукавом ватника вытереть вспотевшее лицо, но стоило ему поднять руку, как обе овчарки вскочили, оскалили зубы.

Вольф посмотрел на собак.

— Ну, глупенькие, ложитесь! Kusch, kusch! — он похлопал обеих по спине. — Эти молодые люди не тронут. Разве они осмелятся тронуть того, кто хочет их спасти!..

Сел в кресло, выдвинул ящик стола, достал синюю папку, развязал ее, просмотрел какие-то бумаги.

— Это ты — Буценко? — уставился глазом на Анатолия.

— Я.

— А ты — Сацкий? — спросил Ивана.

— Сацкий.

— Тогда, значит, ты — Гайдай, — перевел следователь взгляд на Бориса.

— Угу, — буркнул Борис.

Вольф улыбнулся, потер ладони. По-видимому, обрадовался, что наконец ребята заговорили.

— Видите, сразу определил каждого по описанию примет, — сказал он удовлетворенно. — Вот только тебя, Гайдай, трудно было узнать. Лицо очень изменилось… Да и не верится, что тебе только пятнадцать. Выглядишь старше, таким, как и твои друзья.

Лишь на какое-то мгновение умолк следователь.

— Вот и познакомился я с вами. Ну, а меня вы, наверное, знаете? Меня в Лубнах почти все знают. Не одному человеку я помог выбраться из беды. Вот и ваши матери приходили сегодня. Плакали, просили-умоляли заступиться. Жаль стало и их и вас… Что поделаешь? — развел он руками. — Симпатия, давняя симпатия к землякам.

Вольф достал из папки плотный лист бумаги, весь исписанный по-немецки, с орлом вверху — птица держала в когтях фашистскую свастику. Не тот ли это листок, с которого зачитывал им приговор после последнего допроса Отто Клагес?

— Вы знаете, какой приговор вам вынесли в железнодорожном отделении? Знакомили, конечно?

Они не ответили.

— Уже и виселицу поставили в депо, дощечки приготовили на грудь с надписью. Казнь назначили на завтра…

Следователь сделал паузу и, всматриваясь в лица ребят, наблюдал, какое впечатление произвели его слова.

Они сидели все так же — неподвижные, молчаливые.

— Добился все-таки я, чтоб отложили казнь! Взял ваше дело на пересмотр. Как будет дальше, не знаю. Скажу откровенно: спасти нелегко, но можно…

И опять длинная пауза, пристальный взгляд Вольфа, молчание ребят.

— Многое зависит от вас самих. Да, да, прежде всего — от вас самих…

Бориса совсем разморило. Закружилась голова, затошнило. Он расстегнул ватник, жадно вдохнул в себя воздух.

— Тебе плохо? — заметил следователь.

Борис закрыл глаза и склонился Анатолию на плечо.

Вольф поднялся с кресла, налил из графина воды.

— Дайте ему, пусть выпьет, — протянул через стол стакан.

Иван взял стакан и передал Борису.

— Ну как, полегчало? — спросил Вольф, когда Борис выпил.

— Немного…

— Понимаю, понимаю… Измученные, голодные… Ну хорошо, сейчас вас осмотрит врач, накормят, отдохнете как следует, тогда и поговорим.

Он опустил руку под стол, наверное, нажал там на скрытую сигнальную кнопку.

В кабинет вошли конвоиры.

Вольф сказал им что-то по-немецки. Потом снова обратился к ребятам:

— Идите отдыхайте. Встретимся завтра. Завтра и поговорим. Прежде всего вы, ничего не скрывая, расскажете мне, почему все это произошло и как произошло.

П о ч е м у  п р о и з о ш л о… К а к  п р о и з о ш л о…

Однажды Анатолий и Борис зашли к Павлу Гайдаю, который приходился Борису родным дядей. Сидя на веранде, он, его жена и дочь как раз кончали обедать.

— О, вам повезло, — поднялась из-за стола тетя Мария. — Сейчас попотчую вас зеленым борщиком, вареничками с творогом.

— Спасибо! — в один голос поблагодарили ребята.

— Ну, чего ломаетесь? — нарочито грубо пробасил дядя Павел. — Скажете спасибо, когда поедите. Разве не знаете: дают — бери, бьют — беги. Принеси, Тома, стулья, — попросил он дочь.