Зато если знаешь степь — темная ночь для тебя спасительница. Она укроет в любой балке, рощице, поможет незаметно подойти к околице села, левадами пробраться до крыльца, залечь, подслушать.
В степи к хутору протоптано сто вилючих троп. А может, больше. Никто не считал. Каждый путник может пробить свою. Не то что в горах — одна дорога в аул, одна — из аула. Встретился недруг — не уйдешь, не спрячешься в темном шатре ночи. Иди на врага. И кто окажется ловчее, сильнее, хитрее, находчивее, тот поедет дальше.
На мосту возня: туда-сюда ходят солдаты, что-то переносят с подвод к фермам, тянут провода или веревки, опутывают ими металлические конструкции. Ясно: готовятся белые выполнить свое обещание — любой ценой не пустить шахтерскую армию на левый берег. Любой ценой — даже взрывом гигантского трехпролетного моста.
Об этом Ворошилову стало известно вчера, когда после очередной неудачной атаки мамонтовцев оказался в плену юный подъесаул Борис Шишкин. Многие донцы против взрыва. На сходе в Калаче крепко переругались старожилы с пришлыми. Раздосадованный Мамонтов уехал в Нижнечирскую, где и сидит теперь бирюком. Для взрыва моста выделена рота. Командует ею поручик Каратаев. Офицер он никудышный, хвастун, бабник и пьяница, каких Дон отродясь не видывал. Однако выпала ему такая честь от самого генерала — за обильное угощение.
И еще интересную деталь сообщил пленный. В хуторе Рогачики отчаянный казак Парамон Куркин провозгласил свою республику и не выполняет приказов даже войскового атамана, а уж о старшинах что и говорить.
Пленный хотел рассказать все были и небылицы про Куркина, но командарм приказал отвести его в товарный пульман с решетками, а разведке во главе с Дундичем перебраться на ту сторону реки и выяснить, что за загадочная личность объявилась в Рогачиках и действительно ли она не подчиняется ничьим законам. А может, Куркина можно «окрестить» в нашу веру?
— Я думаю, подъесаул забавную сказку нам поведал, — размышлял вслух Дундич после увода пленного.
— Не уверен, — спокойно возразил Ворошилов. — У них, казаков, чудачеств хоть отбавляй. Так что и такой оригинал вполне возможен. Нам необходимо воспользоваться его отрицательным отношением к Краснову.
— Словом, побывать у него в гостях? — закончил мысль командарма Дундич.
— Да. И непременно сегодня.
— Слушаюсь. Хорошо бы кого-то из местных прихватить.
— А если подъесаула?
— Продаст, — усомнился Дундич и пощипал кончики светлых усов.
— А вы поговорите с ним, Иван Антонович, — попросил командарм.
— Можно, — подтянулся Дундич, давая понять, что хочет сразу же идти.
Подъесаул оказался на редкость понятливым парнем. Он согласился проводить разведчиков и тем доказать свое стремление помочь Красной Армии быстрее пробиться к Царицыну.
И вот теперь, стоя с Дундичем в засаде, подъесаул рассказывал о дорогах и тропах левобережного займища, которыми отряду предстоит пройти.
— Там я как у себя в курене, — хвастал подъесаул. — Хошь завяжи мне зенки и крутни, как юлу, все равно выйду на заданный ориентир.
Разомлевшая за день земля парила, шибала в нос острым запахом размочаленной коры и почерневших водорослей. Над водой опасливо заколыхался редкий туман.
Дундич спросил Негоша, не пора ли собираться.
— Пожалуй, можно, — согласился тот.
Разведчики быстро разделись, навьючили одежду на головы лошадей и начали осторожно лезть в воду. Быстрое течение Дона неудержимо понесло людей и коней к стрежню. Холодная вода сковывала мышцы, давила грудь таким прессом, что временами перехватывало дыхание. И все-таки, подумал Дундич, это не Неретва или Босна. Те как бешеные несутся из-под ледяных шапок гор. Там не то что человек, конь о четырех ногах спотыкается.
Вот уже растаял в темноте правый берег, а левого еще не видно. Значит, достигли середины, подумал Иван, и тут оранжевая луна выпорхнула из-за прибрежных ракит. Покачалась немного в ветвях и оторвалась, бросила на иссиня-черное сукно Дона казачий лампас.
— Тебя и не хватало, — проворчал Негош.
То ли часовые что заметили, то ли так, для успокоения, с моста сделали несколько выстрелов. Пули просвистели над головами и, цвиркнув, взбурунили воду.
— Засекли! — испуганно прошептал подъесаул. — Давайте возвертаться.
— Тихо! — властно приказал Дундич и еще решительнее загреб левой рукой.
Выбрались на берег. Дышали тяжко. Кое у кого было желание распластаться на холодном песке, но Дундич сказал:
— Трое остаются, остальные за мной.
В кустах оделись. Дундич приказал нацепить погоны, чтобы спокойнее было на душе. Указал подъесаулу на дорогу и предупредил:
— Помни, друг Боря, не то слово — и тебе господь бог не поможет.
С километр проехали молча, настороженно. При каждом окрике сыча рука невольно ложилась на эфес сабли, тянулась к нагану. Ближний куст краснотала на поляне казался притаившимся человеком. Поэтому когда кончился подлесок и впереди показался бескрайний простор, залитый серебристым лунным светом, все облегченно вздохнули.
Подъесаул перекрестился и сказал:
— Ну, а теперь с богом.
Ударил коня холудиной и помчался к скирдам прошлогоднего сена. Разведчики шли за ним на расстоянии лошади.
