Поворот ключа - [2]

Шрифт
Интервал

Вот оно детство — прах распавшегося времени, пахнущая керосином горстка пепла, горькая и едкая, как миндаль.

В детстве он стыдился того, что мать торгует керосином, а отец — контролер на железной дороге, это уж потом, когда чего-то добился — в молодые, в сущности, годы ведущий специалист НИИ кораблестроения, — он гордился, что родители его простые люди, потому что выходило, что всего он добился сам, и люди видели — он из простых, а вот какой прыткий.

— Не ждали? — спросил он.

— Что т-ты! Как еще ждали, — она оторвалась и принялась рассматривать его. — Но ты числа-то не назвал, вот я и не взяла выходного. Да что ты похудел так, Вовчик? Здоров ли?

— Здоров, мама.

— С Надей не поссорился?

— Да нет, все мирно.

— Так не кормит, что ли?

— Кормит.

— На работе замучили, выходит. Ты легко-то не давайся. А то везде так: как кто посильнее, так на него и куча мала.

— Это я с дороги. Отосплюсь.

— Скажи-ка ты мне, постарела мать-то?

— Нет, мама, ты совсем молодая, — засмеялся Казанцев, и впервые за много дней ему стало легко — нет привязанности, и любви-то сыновней, привычной, может, нет, но вот есть понимание, что она живет, и это все в порядке.

— Что т-ты! Постарела твоя мать, Володя, постарела. Волосы, глянь, седые вовсе. И растолстела твоя мать, Вовчик, ты ее теперь и не узнаешь. И зубов у нее нет. Хорошо, глянь, хоть вот тут есть, — и она указательным пальцем оттянула угол рта, — так хоть мосту есть на чем держаться.

— А как здоровье, мама?

— Да на здоровье твоя мать не жалуется. Вроде бы еще хоть куда, — и мать ушла за прилавок.

— Как теперь торговля идет? Небось город перевели на газ?

— Не весь, однако, не весь город, заметь. В мичманских домах тю-тю. Это тебе раз. Вся Слобода ездит — это тебе два. Да и Второе Фонарево на керосине сидит — это уже три. Но все равно торговля теперь какая? Ты вспомни — раньше мы сами по себе были да нас еще и похваливали, а теперь отнесли к хозяйственному магазину, как мы вроде бы нахлебники. Что т-ты! Раньше семьдесят рублей за день и недовольна, а теперь тридцать — и молодец.

— Жить, выходит, стали лучше?

— И это, конечно. Но главное — в новых домах газ.

— А отец где?

— Вот поговорил бы с ним. Ведь старик совсем, шестьдесят семь. Совсем рехнулся твой отец. Может, тебя послушает — ученый же ты человек.

— Так где отец?

— А где быть твоему отцу? Твой отец, как водится, в сарае. Ты помнишь ли, где наш сарай?

— Помню.

— Так вот, твой отец на старости лет там, что ли, мастерскую себе устроил. Он и дома-то не бывает. И знаешь ли, Вовчик, что делает твой отец?

— Табуретки?

— Когда бы так. Хоть продать можно. Так нет. Сказать смешно — часы он деревянные делает.

— Как деревянные?

— Так. Деревянные. Ну, купи железные. Дешевле выйдет. А он — деревянные. Пять лет делает. Вот как ты в последний раз уехал, так и делает.

Мать жаловалась на отца охотно, как бы даже и с наслаждением.

— Да и дорого это выходит. Ты помнишь, он все ветки да корни собирал?

— Помню. Подсвечники делал.

— Ну, зверушек разных. Так это бы ладно. А то ведь инструмент ему дорогой подай. Лучше всего — чтоб старинной работы. Там, смотришь, трешка, там — десятка. А то какая-то трубка испортилась, заказал знакомому с авторемонтного, так двенадцать рублей отдал. Еще и посмеивался — материал редкий, полсотни стоит. Вот и так. А пенсия у него шестьдесят восемь. А он, отец твой, живет сам по себе, и ничего-то его вроде не касается.

— Хорошо, я поговорю с ним.

— Или не надо. А то будет канючить — мол, мать нажаловалась. Или ты сам сообразишь. Иди. Вечером все и поговорим.

— Ты Вере скажешь, или мне зайти?

— Да в перерыве забежит она. Каждый день забегает. Ждет очень.

— Может, нужен для чего.

— Не знаю. Только вряд ли. Скучает. Брат ты старший.

— Это верно, брат.

— Жаль, не пишете друг другу. Словно б чужие.

— Как-то не получилось.

— Ладно, ты иди. Отец, значит, в сарае. Так ты постучи тихо и подожди, а если не откроет — а он не откроет, — тогда назовись. Еда в холодильнике. Ты с дороги перекуси, а я в два часа прибегу и покормлю вас обедом. Иди, — повелительно махнула она.

— Иду.

— Тепа, мальчик, — окликнула его, когда он подошел к двери, и Казанцев снова подошел к прилавку. — Соскучилась по тебе, — пожаловалась она, искательно вглядываясь в его лицо. — Совсем ведь не пишешь. Приболел небось, сказал бы. — И снова стала строгой. — Поесть не забудь. А вечером все посидим за столом. И вот еще: завтра на свадьбу идти.

— На какую еще свадьбу? — удивился Казанцев, заранее зная, что никуда не пойдет: он станет завидовать чужому веселью и надеждам на будущее счастье, и это будет нестерпимо и унизительно.

— Дочь Михалева выходит, Таня.

— Дяди Кости, что ли?

— Ну. Как не пойдешь!

— Не пойду. Постой, она же маленькая.

— В детский сад, что ли, думаешь, ходит? Двадцать два, верно. Своим пора в детский сад.

— Да, время идет.

— А ты думал!

Казанцев шел по проспекту и думал, что вот не знает даже, обрадуется ему отец или нет. Он переписывался не с отцом, а с матерью, вернее, она писала как бы от них обоих, и Казанцев подумал, что даже не знает почерка отца, может даже случиться, привычно и равнодушно подумал он, что никогда и не узнает.


Еще от автора Дмитрий Натанович Притула
Теплый сентябрь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


19 рассказов

Рассказы из журналов:Звезда № 3 (2000), № 8 (2001), № 2 (2011), № 1 (2013)Нева № 4 (1967), № 7 (2002), № 9 (2003), № 4 (2005), № 9 (2006), № 12 (2008)


Ноль три

В романе советского писателя Дмитрия Притулы, врача по профессии, правдиво описан нелегкий труд медиков. На долю главного героя — врача "Скорой помощи" — выпадают серьезные жизненные испытания: тяжелая конфликтная ситуация на работе, трудная и непростая любовь.* Журнальный вариант ("Нева" № 6, 7, 1988 г.)


Стрела времени

Произведения ленинградского прозаика, вошедшие в сборник, различны по тематике, но в каждом из них раскрывается духовный мир человека — нашего современника, его отношение к жизни, к работе, к людям.


Не опоздать!

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Факел (книга рассказов)

Новая книга Дмитрия Притулы, известного петербургского писателя, названная по одноименному рассказу, предъявляет читателю жизнь наших соотечественников. Рассказчик, обращая пристальное внимание на утлые, абсурдные, смешные, печальные и невероятные судьбы, возводит изнуряющую жизнь в категорию высокого бытия.Блестящий стиль Д. Притулы заставляет вспомнить классическую традицию петербургского рассказа XX века: Л. Добычина, М. Зощенко и С. Довлатова.


Рекомендуем почитать
Легенда о Ричарде Тишкове

Герои произведений, входящих в книгу, — художники, строители, молодые рабочие, студенты. Это очень разные люди, но показаны они в те моменты, когда решают важнейший для себя вопрос о творческом содержании собственной жизни.Этот вопрос решает молодой рабочий — герой повести «Легенда о Ричарде Тишкове», у которого вдруг открылся музыкальный талант и который не сразу понял, что талант несет с собой не только радость, но и большую ответственность.Рассказы, входящие в сборник, посвящены врачам, геологам архитекторам, студентам, но одно объединяет их — все они о молодежи.


Клавка Уразова

Повесть «Клавка Уразова» принадлежит перу Зои Алексеевны Ерошкиной, автора, известного уже на Урале своей повестью «На реке». Зоя Алексеевна Ерошкина, человек старшего советского поколения, родилась в Прикамье, выросла на Каме. С 30-х годов она занималась литературоведческой работой, была одним из сотрудников «Уральской советской энциклопедии».


Пусть сеятель знает

В повести «Пусть сеятель знает» Игорь Росоховатский интерпретирует идею разумности осьминогов. В этом произведении эти животные в результате деятельности человека (захоронения ядерных отходов) мутируют и становятся обладателями разума, более мощного, чем человеческий. К тому же они обладают телепатией. А их способность к быстрому и чрезвычайно обильному размножению могла бы даже поставить мир на порог катастрофы. Художник Евгения Ивановна Стерлигова. Журнал «Уральский следопыт» 1972 г. №№ 4-6.


Ночной волк

Леонид Жуховицкий — автор тридцати с лишним книг и пятнадцати пьес. Его произведения переведены на сорок языков. Время действия новой книги — конец двадцатого века, жесткая эпоха, когда круто менялось все: страна, общественная система, шкала жизненных ценностей. И только тяга мужчин и женщин друг к другу помогала им удержаться на плаву. Короче, книга о любви в эпоху, не приспособленную для любви.


Тайна одной находки

Советские геологи помогают Китаю разведать полезные ископаемые в Тибете. Случайно узнают об авиакатастрофе и связанном с ней некоем артефакте. После долгих поисков обнаружено послание внеземной цивилизации. Особенно поражает невероятное для 50-х годов описание мобильного телефона со скайпом.Журнал "Дон" 1957 г., № 3, 69-93.


Одиночный десант, или Реликт

«Кто-то долго скребся в дверь.Андрей несколько раз отрывался от чтения и прислушивался.Иногда ему казалось, что он слышит, как трогают скобу…Наконец дверь медленно открылась, и в комнату проскользнул тип в рваной телогрейке. От него несло тройным одеколоном и застоялым перегаром.Андрей быстро захлопнул книгу и отвернулся к стенке…».