Поводыри украинского сепаратизма. Конспирология «самостийничества» - [73]

Огласили приговор: «Присуждены к смертной казни за то, что стреляли по австрийским войскам». Тут же появились палачи и стали по одному вешать приговоренных. Затем казненных подвое побросали в вырытые ямы. Евреи торжествовали и без всякого стыда глумились над родственниками погибших. На следующий день, рано утром внуки казненного Ивана Шостачка Григорий Кульчицкий и Анеля Крайцарская, не знавшие о судьбе деда, отправились в деревню выяснить, что с ним случилось. «На дороге возле корчмы встретили они Саула Рубинфельда, который сказал им: “Вы должны поблагодарить меня, что вашего деда повесили, так как похороны не будут вам ничего стоить”». Дети оторопели от ужасного известия, а Саул Рубинфельд побежал в корчму, где стояли драгуны. Неизвестно, что он там говорил, но через минуту из корчмы вышел вооруженный драгун и начал стрелять. Дети бросились в ближайший двор, и только это спасло им жизнь. «Молнией пронеслось по деревне страшное известие. Перепуганные люди прятались по ямам, погребам. Никто не смел показаться на свет, так как сейчас хватали». Лишь четыре человека без всякой опаски ходили по селу. Это были «украинцы»: войт Михаил Слюсар, Михаил Кушнер, Панько Василина и заведующий училищем Горошко. Сами себя они называли «мужами доверия», подчеркивая этим свою лояльность к австрийской власти и готовность выполнять любые ее указания, в том числе и по уничтожению своих односельчан и единоплеменников. «Эти “мужи доверия” ходили вместе с солдатами, попеременно по 2 часа в день и ночью, под домами казненных и постоянно преследовали их семьи. Каждую минуту к последним приходили патрули с “мужами доверия ” и запрещали им даже плакать, угрожая при этом тоже виселицей». Те же «мужи доверия», по словам Елены Кошко, после совершенных зверских казней «справляли еще у еврея Герся Танцмана и поминки. Пили до бела дня. А позже, согласно показаниям Марии Рутельд и других, допивали еще и у Саула Рубинфельда»… Но подлой казнью шестерых ни в чем неповинных людей евреи не ограничились. «Паранька Борущак, жена Лазаря, свидетельствует, что сын Саула Рубинфельда, Берко, пришел к ней утром после казни и сказал: “Дайте 10 корон, то не будете повешены ”. И она дала 10 корон. Вдова Анна Щеснюк рассказывает, в свою очередь, что Мехель Рубинфельд говорил так: “Если бы мы хотели, то повесили бы целую деревню ”»[213]. Все были охвачены страхом и боялись выходить из дому. И трагедия Сосницы не исключение, а правило.

Не одно село, а десятки и сотни русских сел в Галиции были потрясены жестокими кровавыми расправами, унесшими тысячи безвинных жизней. И все они на совести евреев. «В селе Синеводске-Выжнем мадьярские солдаты, по доносу местных евреев, повесили в октябре 1914 года одиннадцать русских крестьян, после чего бросили тела несчастных жертв в болото, запретив их семьям, под угрозой новой подобной же расправы при следующем своем возвращении, предавать таковые христианскому погребению». И приказа палачей никто не посмел ослушаться, ведь евреи жили рядом и могли организовать новую кровавую расправу. Лишь с приходом русских войск в марте 1915 г. состоялось торжественное погребение несчастных жертв[214]. В селе Остров «австрийский офицер убил крестьянина В. Зачковского по доносу, сделанному евреем Исааком Ретигом, будто бы он показал русским войскам дорогу в Николаев»[215].

Вал доносов на русских, не в последнюю очередь, объяснялся корыстью: с первых же дней войны австрийское «правительство назначило доносчикам денежное вознаграждение в сумме 10 корон за каждого “русофила ”»[216]. Цена, впрочем, могла варьироваться в зависимости от социального положения жертвы и ее общественного статуса. Крестьянин из Городка свидетельствовал: «На заборах, стенах — всюду висели объявления с расценками: за учителя — столько-то, за священника — столько-то, за крестьянина — цена ниже»[217]. Понятно, что желающих заработать денег преступным путем находилось достаточно. Тем более среди евреев, талмудическая ненависть которых к христианам обрела в сложившихся обстоятельствах еще и притягательность доходного промысла. Здесь каждый духовный потомок Иуды-предателя считал своей обязанностью участвовать в столь выгодном деле. Производство доносов было поставлено на поток, и тысячи русских жизней оказались в алчных еврейских руках. Пощады ждать не приходилось! Из села в село повторялось одно и то же: «Они пришли, мадьяры, когда российские войска просунулись к Стрыю, и всюду хватали нас, крестьян. Достаточно было, чтобы еврей показал на кого-нибудь пальцем и сказал: “это москалефил ”, и его сейчас хватали и уводили из села. А у нас все “москалефилы ”»[218].

Той же вакханалией антирусского террора были охвачены и города. «В Мукачево ежедневно судилось военным судом по двадцать пять человек. Достаточно было голословных показаний какого-нибудь еврея, чтобы бы быть приговоренным к смертной казни. Другие свидетели, кроме евреев, не допускались. Приговоренных уводили для расстрела за город, где были уже заготовлены широкие рвы, куда сваливались расстрелянные. Стонущих еще обливали известью и засыпали землей. Несколько человек повесили, причем роль палачей исполняли цыгане или солдаты-евреи