Повествование Артура Гордона Пима из Нантакета - [25]

Как только я спустился вниз, я начал наряжаться таким образом, чтобы изобразить труп Роджерса. Рубашка, которую мы сняли с тела, весьма нам помогла, ибо она была особой формы и вида и ее легко было распознать, это было нечто вроде блузы, которую покойный надевал поверх другой своей одежды. Это была синяя вязанка с широкими поперечными белыми полосами. Надев ее, я стал приспособлять себе поддельный живот, в подражание чудовищному уродству раздувшегося трупа. Это было легко достигнуто с помощью одеял. Я придал потом такое же подобие своим рукам, надев пару белых шерстяных перчаток и наполнив их всякого рода лоскутьями, которые нашлись. Затем Питерс устроил мне надлежащее лицо, сперва его натерев белым мелом, а потом обрызгав кровью, которую он добыл из надреза на собственном пальце. Поперечная полоса через глаз не была забыта и являла самый отвратительный вид.

Глава восьмая

Когда я посмотрелся в осколок зеркала, висевшего в каюте, при тусклом свете некоего как бы боевого фонаря, я был так захвачен чувством смутного страха при виде моей наружности и при мысли об устрашительной действительности, которую я таким образом изображал, что мною овладел сильный трепет и я едва мог собраться с решимостью выполнять свою роль. Было необходимо, однако же, действовать без колебаний, и мы оба, Питерс и я, отправились на палубу.

Мы нашли, что все там в надлежащем порядке, и, держась вплоть к корабельным укреплениям, мы трое прокрались к лестнице, ведущей в главную каюту. Она была лишь отчасти прикрыта, ибо были приняты предосторожности, чтобы ее нельзя было сразу толкнуть с внешней стороны, и для этого были положены на верхнюю ступеньку поленья, что мешало также двери и закрыться. Без затруднения мы могли сполна осмотреть внутренность каюты через щели, находившиеся около петель. Счастье это было для нас, что мы не сделали попытки захватить их врасплох, ибо они были, очевидно, настороже. Лишь один из них спал, и он лежал как раз у подножия лестницы с мушкетом около себя. Остальные сидели на матрацах, которые были сняты с коек и брошены на пол. Они вели серьезный разговор, и, хотя пировали, как явствовало из двух пустых кружек и нескольких больших оловянных стаканов, валявшихся тут и там, они не были настолько пьяны, как то было обыкновенно. У всех были ножи, у одного или двух пистолеты, и очень много мушкетов лежало на койке около них.

Мы прислушивались некоторое время к их разговору, прежде чем решиться, как действовать, ибо у нас еще ничего не было определенного, кроме того, что мы попытаемся парализовать их усилия в миг атаки с помощью привидения Роджерса. Они обсуждали свои пиратские планы, и все, что мы могли явственно расслышать, это что они хотели соединиться с экипажем некоей шхуны «Шершень» и, если возможно, овладеть самой шхуной, чтобы приготовиться к какой-нибудь попытке более широких размеров, о подробностях каковой никто из нас не мог в точности догадаться.

Один из шайки заговорил о Питерсе, ему ответил штурман тихим голосом, и слов нельзя было разобрать, потом он прибавил более громко, что не мог понять, почему Питерс столько времени проводит с этим капитанским отродьем в баке, и полагает, чем скорее оба будут за бортом, тем лучше! На это не последовало никакого ответа, но мы легко могли понять, что данный намек был хорошо принят всей компанией, в особенности же Джонсом. В это время я находился в крайнем волнении, и оно было тем сильнее, что, как я мог видеть, ни Август, ни Питерс не могли решить, что делать. Я, однако же, настроил свой ум продать мою жизнь так дорого, как только возможно, и не позволять себе быть захваченным каким-либо чувством трепета.

Страшный шум от рева ветра в снастях и переплеска моря через палубу мешали нам слышать то, что говорилось, за исключением отдельных мгновений затишья. В одно из таких мгновений мы все ясно услыхали, как штурман сказал одному из шайки, чтобы «он пошел и велел этим распроклятым лежебокам прийти в главную каюту, где бы он мог иметь за ними присмотр, ибо он не нуждается в разных секретничаньях на борту брига». К счастью для нас, килевая качка судна была в этот миг так сильна, что помешала приведению этого приказания в немедленное исполнение. Повар встал со своего матраца, чтобы пойти за нами, как вдруг судно страшно накренилось, я думал, что мачты будут сорваны, повар был брошен стремглав против одной из дверей каюты с левой стороны, разломал ее, и это еще более увеличило беспорядок. К счастью, ни один из нас не был сброшен с того места, где стоял, и у нас было достаточно времени, чтобы поспешно отступить к баку и выработать торопливый план действий, прежде чем повар просунулся из люка, ибо он не вышел на палубу. Со своего места он не мог заметить отсутствие Аллена и сообразно с этим начал горланить, обращаясь к нему и повторяя приказание штурмана. Питерс выкрикнул измененным голосом: «Да-да!» – и повар немедленно пошел вниз, нисколько не подозревая, что не все в порядке.

Оба моих товарища смело направились теперь к задней части корабля и спустились в главную каюту, причем Питерс закрыл за собою дверь таким же способом, как он ее нашел. Штурман встретил их с притворной сердечностью и сказал Августу, что, так как он вел себя за последнее время хорошо, он может иметь свое местонахождение в главной каюте и быть впредь одним из их числа. После этого он налил ему до половины большой стакан рома и заставил выпить. Все это я видел и слышал, ибо я последовал за своими друзьями до главной каюты, как только дверь была закрыта, и занял свой прежний наблюдательный пункт. Я принес с собою две вымбовки, одну из которых припрятал около лестницы, чтобы иметь ее наготове, когда в том будет надобность.