Повестка дня - [3]

Собравшиеся безмолвно выражали горячее одобрение. Послышался скрип дверей, и в гостиной возник новый канцлер. Тем, кто никогда его не встречал, было любопытно на него посмотреть. Гитлер улыбался, казался раскованным, совсем не таким, каким его представляли, да, он производил впечатление весьма приятного человека, куда более приятного, чем многие предполагали. Он каждого поблагодарил, каждого наградил крепким рукопожатием. После ритуала знакомства все заняли свои места в удобных креслах. Крупп в первом ряду нервно теребил себя за маленькие усики; прямо за ним двое управляющих «И. Г. Фарбениндустри», а также фон Финк, Квандт и еще несколько человек с ученым видом сидели нога на ногу. Раздался глухой кашель, скромно щелкнула авторучка. Повисла тишина.

Все слушали. Суть пространной речи канцлера заключалась в следующем: требовалось покончить со слабым режимом, обезопасить себя от коммунистов, упразднить синдикаты и позволить каждому начальнику быть фюрером на своем предприятии. Речь длилась полчаса. Когда Гитлер закончил, Густав встал, сделал шаг вперед и от имени собравшихся поблагодарил оратора за прояснение политической ситуации. Прежде чем уйти, канцлер быстро обогнул стол и со всеми попрощался. Гитлера поздравили, выказав исключительное почтение. Старые промышленники выглядели довольными. Когда дверь за Гитлером захлопнулась, Геринг взял слово, энергично переформулировал некоторые идеи, затем снова напомнил о выборах 5 марта как об уникальной возможности выбраться из тупика. Но для кампании нужны были деньги, а у нацистской партии накануне выборов не осталось ни гроша. Тут Ялмар Шахт встал, улыбнулся и произнес: «А теперь на кассу, господа!»

Немного бесцеремонная реплика никого не удивила: все привыкли к взяткам и подковерным играм. Коррупция на больших предприятиях занимает штатную должность, которую никогда не сократят, ее называют по-разному: «лоббирование», «премия», «финансирование партий». Большинство собравшихся пожертвовали сотни тысяч марок, Густав Крупп — миллион, Георг фон Шницлер — четыреста тысяч; таким образом наскребли кругленькую сумму. Это собрание 20 февраля 1933 года, которое можно считать уникальным моментом в истории предпринимательства, неслыханной сделкой с совестью, вернее, с нацистами, Круппу, Опелю, Сименсам и другим представлялось обыденным эпизодом деловой жизни, банальной инвестицией. Предприниматели переживут режим и будут продолжать финансировать многообещающие партии.

Чтобы по-настоящему проникнуться глубинным смыслом этого собрания и осознать его место в истории, необходимо отныне называть вещи своими именами. Гюнтер Квандт, Вильгельм фон Опель, Густав Крупп, Август фон Финк, присутствовавшие здесь, во дворце председателя рейхстага, во второй половине дня 20 февраля 1933 года, лишь прикрываются своими именами. Гюнтер Квандт — криптоним, за которым прячется вовсе не толстый добряк, который теребит усы и спокойно восседает за круглым столом. За этим человеком — гигантский силуэт, тень-телохранитель, холодная, непроницаемая, будто каменная статуя. Да, неведомая тень беспощадного тирана нависает над Квандтом, поэтому его лицо неподвижно, подобно маске, но эта маска сидит как влитая, а за ней угадывается компания «Аккумулаторен-Фабрик», будущая «Варта», которая нам известна. У юридических лиц всегда есть аватары, как у древних богов, принимавших разные формы и со временем соединявшихся с другими богами.

Таково настоящее имя Квандта, имя демиурга, ведь Гюнтер — лишь крохотная часть из плоти, как мы с вами, и после его смерти трон перейдет к его сыновьям и внукам. Трон вечен, он остается на своем месте, когда человеческая плоть гниет в земле. Так что компанию из двадцати четырех не следует называть по именам и фамилиям, нет среди этих людей ни Шницлера, ни Вицлебена, ни Шмитта, ни Финка, ни Ростерга, ни Хейбеля, хотя паспорта могут заставить кого-то усомниться. Но на самом деле перечисленных господ надо назвать «БАСФ», «Байер», «Агфа», «Опель», «И. Г. Фарбен», «Сименс», «Алльянц», «Телефункен». Именно эти имена мы знаем. Люди с этими именами среди нас, здесь. Они — наши автомобили, стиральные машины, средства по уходу, радиобудильники, страховка дома, батарейка от наших часов. Они повсюду. Они принимают форму вещей. Наша повседневность — их повседневность. Они ухаживают за нами, одевают нас, освещают наши дома, возят нас по дорогам мира, баюкают. Двадцать четыре господина, собравшиеся во дворце председателя рейхстага 20 февраля, — уполномоченные лица, духовенство крупной промышленности, священники Птаха[3]. Поэтому они столь невозмутимы, подобно двадцати четырем калькуляторам перед вратами ада.

Визит вежливости

Темные силы выдали нас врагу. Мы чувствовали себя беспомощными и напуганными. С тех пор учебники по истории мусолят страшный момент, когда разум и безумие слились воедино. Когда высокое духовенство промышленности и банков обратили в новую веру, а оппозицию вынудили молчать, единственными серьезными противниками режима стали иностранные державы. Франция и Англия протестовали все громче, плели заговоры и произносили громкие слова. В ноябре 1937 года, после митингов и формальных демонстраций по поводу присоединения Саарской области, ремилитаризации Рейнской области и бомбардировки Герники легионом «Кондор», лорд-председатель Совета Галифакс собственной персоной прибыл с визитом в Германию по приглашению Германа Геринга, министра авиации, главного командира люфтваффе, имперского лесничего, председателя бывшего рейхстага — основателя гестапо. Дело серьезное, однако Галифакс не дергается, красноречивый колоритный Геринг, известный антисемит, обладатель множества наград, не кажется ему таким уж странным. И нельзя сказать, что Галифакса обдурил противник, спрятавший туз в рукаве, нельзя сказать, что лорда смутили манеры денди, несметное число почетных званий, психопатическая мрачная риторика, большое брюхо. Нет. К тому моменту собрание 20 февраля успело кануть в прошлое, и нацисты больше не сдерживались. Они вместе охотились, веселились, ужинали; и Герман Геринг, щедрый на проявление нежности и симпатии, наверняка когда-то мечтавший об актерской карьере и в какой-то степени всегда игравший на публику, конечно, похлопал старину Галифакса по плечу и сбил с толку двусмысленной болтовней, которая, как шутки с сексуальным подтекстом, только для того и нужна, чтобы смутить собеседника.