Повестка дня — Икар - [258]

Пэйтон шагнул в холодное, хмурое утро. Он попытался глубоко вдохнуть свежий воздух и не смог. Скопилось столько усталости, столько печального и отвратительного — и как раз в Сочельник. Он уже дошел до ступенек и стал спускаться вниз, к автомобилю, когда внезапно грянул выстрел — выстрел из пистолета. Водитель, пригнувшись, выскочил из машины с оружием в руках.

Эм Джи медленно покачал головой, направляясь к задней дверце автомобиля. Он был совершенно измучен. Весь запас сил иссяк; истощение было полным. Но и спешно вылетать в Калифорнию теперь было ни к чему. С Инвер Брассом покончено, глава этой могущественной секретной организации умертвил сам себя. Без авторитета и положения Сэмюэля Уинтерса от нее останутся одни развалины, а обстоятельства его смерти повергнут остальных ее членов в состояние оцепенения… Эван Кендрик? Ему надо рассказать всю историю от начала до конца, а выводы пусть делает сам. Но с этим можно подождать — по крайней мере, еще денек. Когда шофер распахнул перед ним дверцу машины, ему хотелось только одного: поскорей добраться до дому, выпить чего-нибудь покрепче и уснуть.

— Мистер Пэйтон, — сказал водитель, — для вас получена радиограмма, код номер пять, сэр.

— В чем там дело?

— Просят срочно связаться с Сан-Джасинто.

— Возвращайтесь в Лэнгли, пожалуйста.

— Да, сэр.

— Ох, чтобы не забыть. Поздравляю вас с Рождеством.

— Спасибо, сэр.

44

— Мы будем заглядывать к нему по меньшей мере каждый час, мисс Рашад, — сказала медсестра, сидящая за стойкой, женщина средних лет. — На этот счет можете не волноваться… Да, вы знаете, что сегодня днем конгрессмену позвонил сам президент?

— Да, я при этом присутствовала. Кстати, о звонках. Никаких звонков в его палату быть не должно.

— Мы понимаем. Вот распоряжение; точно такое же получил каждый оператор, дежурящий на коммутаторе. Все звонки должны переадресовываться вам, в отель «Вестлэйк».

— Правильно. Благодарю вас.

— Какая жалость, не правда ли? Ведь сегодня Сочельник, и вместо того, чтобы распевать хоралы в кругу друзей, он лежит в госпитале, весь перебинтованный, а вы прикованы к гостиничному номеру.

— Должна вам признаться, сестра: уже одно то, что он жив и находится здесь, делает это Рождество самым счастливым из всех, которые мне доводилось праздновать.

— Знаю, дорогая. Я видела вас вместе.

— Присматривайте за ним. А я должна хоть немного поспать, чтобы он не испугался, когда увидит меня завтра утром.

— Он наш пациент номер один. А вы отдохните, молодая леди. Вы немного осунулись за эти дни, так полагают и врачи.

— Я выгляжу просто ужасно.

— Хотела бы я выглядеть так ужасно в мою лучшую пору.

— Вы очень добры, — промолвила Калехла, пожимая руку сестры. — Спокойной ночи. До завтра.

— Счастливого Рождества, дорогая.

— Оно действительно счастливое. Желаю и вам такого же.

Рашад прошла по светлому коридору к щиту, на котором был расположен пульт вызова лифтов, и нажала на кнопку. Ей хотелось поскорее лечь спать; если не считать кратких двадцати минут, когда ей удалось подремать вместе с Эваном, она не смыкала глаз вот уже двое суток. Сейчас она доберется до отеля, примет теплый душ, закажет в номер горячий ужин — и в постель. А утром она заглянет в один из тех магазинов, которые специально оставляют открытыми для рассеянных и забывчивых людей, не успевших сделать покупки вовремя. Там она выберет несколько безделушек в подарок своему… суженому? «Боже мой! — подумала она. — Моему жениху».

И все же забавно было наблюдать, как Рождество влияет на людей, делая их мягче и добрее, пробуждая лучшие черты человеческой натуры. Взять хотя бы сестру. Она была доброй и, вероятно, одинокой женщиной со слишком грузным телом и маленьким пухлым личиком, которое вряд ли поместили бы на поздравительных открытках. И все же эта женщина постаралась проявить сердечность и доброжелательность. Она сказала, что знает, как себя чувствует избранница конгрессмена, потому что видела их обоих вместе. Она не видела. Калехла помнила каждого, кто заходил в палату Эвана, но сестры среди них не было. Доброта… что бы там ни говорили, но во всем сказывалось действие Рождества. И ее суженый спасен. Дверцы лифта растворились, она зашла в кабину и поехала вниз, ощущая покой, теплоту и умиротворенность.

Кендрик открыл глаза, но не увидел ничего, кроме темноты. Что-то разбудило его… но что? Может, скрипнула дверь?.. Да, конечно же, дверь. Калехла сказала, что его будут проверять и перепроверять всю ночь. Интересно, куда, по ее мнению, он мог бы сбежать? На танцы? Он глубоко вздохнул и обессиленно опустился на подушку. Его энергия иссякла… Нет. Это не дверь. Его разбудило чье-то присутствие. В комнате кто-то был!

Медленно, с усилием оторвал он голову от подушки. Его взгляд отыскал в темноте белое пятно неясных очертаний. Оно не уменьшалось и не увеличивалось в размерах — просто кусок чего-то белого в ночном мраке.

— Кто это? — спросил он, сам едва слыша свой голос. — Кто здесь?

Молчание.

— Кто вы, черт побери? Что вам нужно?

Внезапно, словно в яростной атаке, белая масса ринулась вперед из темноты и бросилась прямо ему в лицо. Подушка. Он не мог дышать! Он попытался высвободить правую руку, оттолкнув чью-то другую, мускулистую руку, и уперся в лицо, в мягкое лицо, а затем ему под руку попались… женские волосы! Он крепко ухватил несколько прядей и дернул их изо всех своих сил, скатившись на правый край узкой больничной койки и стаскивая на пол напавшую на него хищницу. Оказавшись сверху, он выпустил волосы и принялся колотить ее по лицу. Плечо разрывалось от мучительной боли, швы разошлись, из-под бинтов сочилась кровь. Он попытался закричать, но крик застрял у него в горле. Грузная женщина вцепилась ему в шею, ее пальцы с острыми ногтями раздирали его кожу… потом она попыталась выцарапать ему глаза. Вывернувшись из ее объятий, он поднялся и прислонился к стенке. Боль стала невыносимой. Шатаясь, он направился было к двери, но она вновь набросилась на него, отшвырнув его к кровати. Его рука наткнулась на стоявший на столе графин с водой, он схватил его и обрушил ей на голову. Женщина остолбенела; он ринулся вперед, врезавшись правым плечом в ее грузное тело и с силой отбросив ее к стене, затем кинулся к двери и рывком ее распахнул. Белый стерильный холл утопал в тусклом сером свете. Только посередине коридора за стойкой дежурной сестры горела яркая лампа. Он вновь попытался закричать: