Повести - [12]

— До фронта сейчас далеко, — заметил Иван.

— Все равно пойдем.

Иван посмотрел на солдата, вместе с которым еще недавно ехал на лошади. Тот сидел на земле, обхватив ногу. Будто придерживал ее.

— На коне сможешь ехать? — спросил его Ивам.

— Не знаю.

— Ничего, не расстраивайся. Тебя как зовут?

— Петя.

— А тебя? — спросил он другого солдата.

— Коля.

— А меня — Иван. Ребров… Не одни мы тут, в лесу, еще люди есть.

— Надо выходить, — по-прежнему настойчиво повторил Николай. — Политрук приказал рассредоточиться!

— А куда его? — спросил Иван, указав на Петра.

Петр ждал. Он молча смотрел на свои руки, и чувствовалось, как он ждет, что ответит Николай, как он ужасно не хочет и боится остаться один и сейчас не решается обернуться, взглянуть на Николая, на Ивана, потому что боится ответа, которого ждет.

— Один пойду. А вы оставайтесь, — возможно, поняв, о чем думал Петр, ответил Николай.

— Оружие надо, — сказал Иван. — Оружия только нет.

— Правильно! — резко обернулся к Николаю Петр. — Ты зачем идешь, чтобы сражаться или спасаться? Сражаться можно везде. И всегда!

— Все-таки…

— Что?

— Там наша армия.

— Пока ты пробираешься, прячешься по кустам, времени пройдет достаточно. И это время немец будет жить безбоязненно, как хочет.

— Так что же делать? — спросил Николай, взглянув на Ивана.

— Драться, — ответил Иван.

— Трое — уже отряд, маленький, но отряд, — сказал Петр. И Ребров подумал о нем: «Молодец. Умный парень». — А командиром будете вы, — вдруг неожиданно добавил Петр.

— Кто? — недоуменно спросил Иван.

— Вы.

— Я?

Иван, смутившись, взглянул на Николая, потом опять на Петра. И покраснел, жарко стало.

— Нет, — покачал он головой. — Не гожусь я… Грехов за мной много. И белобилетник к тому ж…

— Не в этом дело.

«Мать честная! — подумал Иван. — Как же так? Небывало! И вдруг — меня! А я что, что делать-то?»

И испугался. Но тут же пришла на выручку исконная мужицкая хитрость — повременить, не отвечать сразу, воздержаться. Так-то и скромнее.

— Ладно, там поглядим, — сказал Иван. — А сейчас идти надо, уходить отсюда, а то вдруг в погоню пошлют. Петра надо перво-наперво определить в надежное место, пока выздоровеет. А ты можешь пробираться, если решил, — сказал он Николаю. Тот промолчал. — Можешь на коня сесть? — спросил Иван у Петра. — Попробуй.

Николай и Иван помогли Петру подняться, усадили на лошадь.

— Удержишься?

— Держусь.

«К куму надо везти, — решил Иван. — У нас в деревне будут шастать, найдут».

Кум жил в четырех верстах от деревни Ивана, в противоположную сторону от Полозова. Иван проходил лесом вблизи от своей деревни. Здесь, в своем лесу, он знал каждую тропку, каждый камушек. Любое болотце было знакомо. Все здесь еще в раннем детстве было истоптано босыми ногами. А потом сколько хожено!

Иван посматривал в ту сторону, где был его дом. Хоть и знал, что отсюда не увидит, а все поворачивался, смотрел. И у него тоскливо подсасывало под ребрами в левом боку.

— Баба у меня там, — не вытерпев, сказал Иван своим попутчикам.

— Где?

— Да вон в деревне. Деревня наша рядом. Мимо проходим. Баба у меня там осталась. Жена…

Но парни были еще очень молодыми и не поняли того, что хотел поведать Иван, или не придали значения, ничего не сказали ему в ответ, ни о чем не спросили. А Ивану не терпелось.

— Девки у меня, четверо. Младшая-то совсем еще ребенок. В школу вот должна была пойти.

— А старшей сколько? — поинтересовался Николай.

— Погодки.

— Богаты вы на дочек! А какую больше любите?

— Всех одинаково, — подумав, сказал Иван. — Все хороши, пока спят. Младшую-то вот… Ну та еще, конечно, маленькая…

Днем выходить из леса было опасно. Решили переждать до темноты. Расположились неподалеку от деревни, в которой жил кум Ивана. Сначала Иван собрался сходить к куму, не дожидаясь ночи, но потом передумал: мог заметить кто-нибудь из деревенских. Поэтому же Иван отвел лошадь подальше от того места, где они находились, стреножил и пустил на поляну. Возвращаясь, он пролез через заросли ольхи, спустился к роднику. В ольшанике лежали навалы сухого валежника, из-под него выбивалась крапива, седая от облепившей ее паутины. На паутине чернели мелкие крошки и шелушинки. В щелке между кустов темнела осока, и в ней журчал ручеек. Иван присел на корточки возле воды и долго слушал ее журчание.

«Вот, — подумал Иван, — идут дожди или не идут, а родник все журчит. Сколько силы в земле заложено, сколько накоплено».

Над осокой вились стрекозы. Гонялись одна за другой, сцеплялись, комочком падали вниз и вдруг возле самой воды рассыпались в стороны и садились на травинки возле Ивановых ног. Когда стемнело, Иван оставил ребят в лесу, а сам пошел к куму. Кум, маленький шустрый старикан, очень удивился, увидев Ивана.

— Ты? — воскликнул он. — А нам сказали, ты арестован, в Новоржев увезли.

— Не довезли, — сказал Иван. — Не нужен я им в Новоржеве.

— Ну, ты что? Ведь по делу?

— По делу.

Хоть никого и не было рядом, но Иван склонился к куму и пошептал в ухо.

— Н-да… — Кум помедлил, поскреб затылок.

— Что, боишься? — спросил Иван.

— Да и страшновато, — признался кум.

— Значит, отказываешься?

— Нет, не отказываюсь.

— Так что же, ни да, ни нет?