Повести - [118]

Шрифт
Интервал

Вскоре лодка вывернула из-за поворота. Венька сбегал за биноклем, всмотрелся.

— По окраске вроде наша — путейская. И номер на носу.

Бинокль пошел из рук в руки.

— Скорей всего оказия.

— А может, это помощь? Из техучастка направили?

— Пошлют, жди, — засомневался Харитон.

— Мы же говорили по телефону начальнику, что без мотора остались, — возразила Люба.

Из лодки вылез степенный мужичок. Обошел всех, протягивая заскорузлую руку.

— Понькин. Понькин с обстановочной базы. На подмогу к вам. Почту привез, газеты. «Кречет» недалеко от устья ждет. Дня через два будете у него на буксире.

Венька проворно спрыгнул в лодку, передал наверх пачку газет. А письма никому не отдал, стал раздавать сам.

— Ого, старик, — подмигнул он Виктору, — тут тебе целых два послания. И все одним почерком — девичьим. Не забывает подружка.

Асия стояла рядом с Любой и со спокойным ожиданием поглядывала на Венькины пальцы, перебиравшие письма. Но тут она вздрогнула и с любопытством посмотрела на Виктора.

Подружка известная — сестренка Люся. И знать об этом всем не обязательно. Но Виктор неожиданно для себя смутился и громко сказал:

— Ну-ка, ну-ка! Что там сестренка из дому пишет?

Люська писала скупо: одни факты, никаких эмоций. Все в порядке. У матери со здоровьем ничего. Петька уже закончил школу сержантов и теперь служит в железнодорожных частях, ездит по всему Союзу старшим команды, сопровождает грузы. Это — в первом письме, помеченном маем.

Во втором — больше писала о себе. Отгуляла на выпускном вечере, получила аттестат, отправила документы в пединститут. Беспокоилась: а вдруг не наберет проходной балл. И в конце уж приписала: «Приезжал в отпуск твой школьный товарищ Володька Шарканов. Закончил военно-морское училище подводников. Пижонистый, в новой формочке, при кортике. Получил направление на Тихий океан…»

Витька размяк от писем: стало одновременно и радостно, и грустно, потянуло домой.

Ишь, Петька, братец, сержантом стал. Шустрый парень, современный, не пропадет…

А Люська-то, Люська! Вот еще одна невеста для кого-то выросла. Тоже своя жизнь, свои сомнения. В институт она поступит, тут Витька уверен. У нее линия твердая, можно сказать, с детства. Сколько лет была пионервожатой, возилась с малышами. Да и училась ровно, и аттестат наверняка получила без троек. Будет наконец-то зимой у Витьки в городе хоть одна родная душа. Да и помощь Люське понадобится на первых порах.

От упоминания о Вовке Шарканове потянуло морем, не забытым еще за год. Всколыхнулось что-то в душе, чуть повеяло горечью. Но грусть была мимолетной, словно Витька оглянулся не на себя самого, а заглянул в жизнь другого, некогда знакомого мальчишки. И сочувствие ему, сожаление о несвершившемся, было притупленным, как будто он думал о постороннем.

Что ж, каждому свое. У Витьки тоже есть теперь свой океан. Вот он, раскинулся необозримо во все стороны, зеленый, глухой, мало исхоженный. Текут через этот лесной океан реки и речки — голубые дорога человеческие. А всякая дорога требует разведки, обустройства, ухода. Значит, ходить не переходить по этим рекам Витьке, торить свою собственную тропу — широкий путь для себя и для всех.

12

Сзади надвигалась гроза, словно решила припугнуть, нагнать напоследок страху. За кормой постепенно густела синь. Ее раскалывали тонкими трещинами беззвучные молнии. Слева и справа, при полном безветрии на земле, тянулись вверх огрузневшие от влаги облака. Дымные клочки отрывались от их кромок и неслись через зенит, опережая катер с брандвахтой. Там, в бездонной глуби, свирепствовал сильный ветер.

— Не могла раньше шобратьша, — ворчал Харитон. — Теперь — поливай не поливай — толку мало. Там бы лучше шполошнула хорошенько. — А сам с нетерпением поглядывал на грозовой горизонт да привычно жаловался на ломоту в костях.

«Кречет» буксировал брандвахту ниже Сысольска на один из перекатов. Виктор с Венькой готовились к новой работе. Судя по всему, дело предстояло несложное. Перекаты здесь обжитые, опорная сеть в сохранности. Согласно решили, что надо съездить в город, теперь он недалеко. С катером им передали зарплату лишь за июнь. А нужно получать уже за июль. Само собой — месячный отчет. И конечно, обязательно навестить в больнице Капитолину Тихоновну.

— Цветов купить не забудь, — наставлял Венька. — По магазинам не бегай — мало толку, а сразу на колхозный рынок. Выбери что-нибудь красное, крупное. Два-три цветка. Она любит такие. Вообще-то там и без нас есть кому к ней ходить. Сын, жена его, маленький внук… Бориса, сына, тут же узнаешь, если встретитесь. Вылитый отец, Василий, что на фотографии. Он ведь был старшим техником в партии. Осенью сорок четвертого ушел на фронт. Капитолина заменила его. В самом конце войны похоронка пришла. А вскоре родился Бориска… Цветы, значит, обязательно принеси и, смотри, передай привет от нас с Любой.

Виктор слушал, не перебивая. Постарался никак не отреагировать на задиристо-прозрачное «от нас с Любой», сказанное с нажимом. Принял как должное.

— А почему это я должен передать? — лишь спросил он, глядя на Веньку серьезно и строго. — Быстро как все решил. А может, тебя и пошлю в город. Тем более что ты там все ходы-выходы знаешь.


Еще от автора Геннадий Николаевич Солодников
Рябина, ягода горькая

В этой книге есть любовь и печаль, есть горькие судьбы и светлые воспоминания, и написал ее человек, чья молодость и расцвет творчества пришлись на 60-е годы. Автор оттуда, из тех лет, и говорит с нами — не судорожной, с перехватом злобы или отчаяния современной речью, а еще спокойной, чуть глуховатой от невеселого знания, но чистой, уважительной, достойной — и такой щемяще русской… Он изменился, конечно, автор. Он подошел к своему 60-летию. А книги, написанные искренне и от всей души, — не состарились: не были они конъюнктурными! Ведь речь в них шла о вещах вечных — о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях, — все это есть, до сих пор есть в нашей жизни.


Лебединый клик

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Колоколец давних звук

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Страда речная

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Не страшись купели

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Пристань в сосновом бору

Произведения пермского писателя о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях.


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».