Повести - [25]

Представьте мораль тех, кто стоял у власти! Ведь медаль «За отвагу» — высокая солдатская награда, её за подвиги давали. В лагерь потоком пошли бывшие воины Отечества, и Маслов знал, что брать…

После лагеря, Владимир Родзаевский разрабатывает на Балхашском комбинате технологию получения космического металла «Рения», который до этого закупался за границей на доллары. Государство имеет миллиардные барыши, летят премии и ордена… И конечно, мимо автора открытия.

Сын его, родившийся после лагерей, заканчивает школу с золотой медалью, с красным дипломом институт и сейчас — ведущий конструктор лучших ракет, которые стоят на страже России…

— Как его зовут?

— Зови… Егорий. Георгий-победитель. Вот тут и русское всепрощение, и русское могущество! Всепрощение страданий близких и посвящение себя служению Отчей земле. Разве такой народ можно победить? Нет, никогда!

* * *

Товарняком они добрались до станции Большой Невер. Попутной машиной из старательской артели до Алдана.

За неделю знакомый Дубровину фальшивомонетчик, который отсидел многие годы и доживал последний срок в маленьком домике на окраине города, сделал им «ксиву» — настоящие паспорта с многими прописками.

Стали они, по его воле, Шипулиными: он — Александр Петрович, она — Вера Александровна. Сделал им трудовые книжки, а Дубровину и пенсионную книжку со всеми нужными реквизитами, печатями и пометками. Вера долго разглядывала эту кучу документов, безукоризненно исполненных, состаренных, потёртых. Проговорила:

— Какие руки золотые пропадают!

— Бич — человек свободный… не любит начальства над собой. А руки действительно золотые. И копейки не взял по старой дружбе. Но здесь жить нам опасно. Возле золота новые люди у милиции на виду.

Поедем куда поглубже, в город Томмот, вотчину осевших спец-переселенцев и кулаков. Это — берег Алдана. Я уже и дом присмотрел, сторговался. А там видно будет… Можно и на Джугджур махнуть, там старики меня помнят… тунгусы… в крайнем разе, у них скроемся, не впервой.

— Думаешь, нас ещё будут искать?

— Ишшо как… Ты вот што… Тут, понимаешь, с бабами туго… жениховаться зачнут мужики… так сама решай, коль сурьёзный и самостоятельный подвернётся… выходи замуж. Свадьбу сыграем, паспорт поменяешь законно — и живи себе… Я на отшибе проживу.

— Эх, Дубровин… «сурьёзней» тебя разве я сыщу? Ну их!

* * *

Дом оказался опрятным и просторным, с русской печью, полатями, крытым тёсом подворьем. Всё было продумано до мелочей.

— Вологодский хозяин был, построил храмину по своим меркам, потому и покупатели обходили, боялись, что дров надо много на зиму. А дом — тёплый… Уехал старик помирать в свою деревню, под Великий Устюг, откуда был сослан сюда. Бабка его померла, дети разъехались.

Через изготовителя своих документов Дубровин обменял несколько золотых десяток на кучу денег, и они скромно зажили. Вера накупила вещей, материала на занавески, коврики. Вся мебель ручной работы осталась от хозяина.

Когда устроились и начали обживаться, явился участковый. Представился:

— Капитан Алексей Кортиков! С новосельем вас, — сверкнул золотыми зубами, пристально оглядывая хозяйку.

Проверил документы, выпил водки с хозяином и укатил на моторке на другую сторону реки по своим делам.

Дубровин спрятал документы и весело проговорил:

— Пронесло. Пока имеем право быть тут. На рыбалку махнём, огородик заведём… поросёнка купим. Втянул я тебя. Вера, в историю… совесть болит, может, жизнь тебе всю изломал… По Москве скучаешь?

— Уже нет, — она научилась выдерживать его пронзительный взгляд, улыбалась этой борьбе. — С тобой не пропаду, Дубровин. На кой чёрт мне Москва?! Я, небось, самая богатая баба на земле. Давай праздновать новоселье… завари-ка покруче свою приворот-траву, на кой нам водка, — встала, зажгла свечку и выключила электричество.

За окнами темнело.

— Так спокойнее, приучил меня к кострам. Теперь, вроде, не могу без живого огня. В общем так, как тебе это проще сказать, — она взглянула на него украдкой и покраснела, — не буду я заводить никаких мужиков… а вот, родить хочу… пустой не хочу быть…

— Хм-м, ну-у… рожай, прокормим, вырастим, всё веселей будет. Дело молодое…

— Да уж, какое молодое, Дубровин… Ладно, посидели, давай спать… Утром пойду работу искать.

Она улеглась в своей комнате, слышала, как он раздевается и дует на свечу. Звенящая тишина заполнила дом.

Пахло чужими вещами, чужим жильём. Где-то по реке пробарабанил катер и стих. Она встала попить воды, глянула в сумрак его комнаты и вдруг решительно шагнула туда с ковшом воды в руке, ковш был резной, деревянный, в форме утицы. В этом удивительном доме всё было резное: наличники, вздыбленный конёк на крыше, просторная деревянная кровать… стенные шкафы, ручки дверей. В трубе простужено кашлянул домовой, и Вера вздрогнула, зябко поежилась.

— Пи-ить… не хочешь? Саш…

— Дай глоточек, вода скусная тут, — он выпростал руку из-под одеяла, осторожно принял мокрую утицу, жадно припал к влаге.

Вера присела на краешек кровати, опять зябко передёрнула плечами.

— Холодно что-то, может, печь прокинем, дрова есть… насырел дом без людей, сразу плесень и паутина вылезли по углам.