Повести. Рассказы - [36]

Шрифт
Интервал

— Подавится! У меня кость крупная и крепкая.

Я, честно говоря, человек трусоватый, но самолюбивый, и самолюбие делает меня храбрым. Я страшно боюсь, чтобы люди не узнали о моей трусоватости, и это придает мне силы.

Так было и в этот раз: ведь все знают, что мы уже схватились с Божедомовым, и, если я уеду, люди правильно истолкуют это как бегство с поля боя. Страшнее ничего для меня придумать нельзя.

Оля ушла.

Я остался один. Один с любопытными и очень добрыми крольчатами.

А из-за стены сочилась тоненьким, только что родившимся весенним ручейком музыка… Тоскует Маргарита, зябнет от холода, который несет в себе Божедомов, оттого, что нет у них детей. Лютует оскорбленная мной баба в Маргарите.

Возможно, она первая придумала эту страшную мерзость для Оли…

Раздумчиво позванивала ложечка о стакан — Сергей Сергеевич пил чай. Он любил пить вприкуску, ложечкой. Пил и думал.

О чем он теперь думал, какую новую мерзость под эту светлую, весеннюю музыку придумывал для меня?

Мне вдруг стало легко: главное — определить своего врага и держать его на мушке. Есть, держу! И он никуда от меня не денется… Второе, как говорила Анна Михайловна, не ввязываться в драчки, воевать только своим оружием…

Есть, так и будет!

Пусть мой враг пьет вприкуску чаек и изобретает против меня всякие гадости. Я не буду отвечать тем же, только, чур, не подставляй бока. Тут уж я могу не утерпеть и садану. Так садану, что вряд ли устоишь на ногах! Крольчатник мы перенесем в другое место…

А ты, мой дорогой враг, смотри не подставь своего бока!

…Степан громко постучался в дверь и, как всегда, не дожидаясь ответа, вошел.

В длиннополом брезентовом плаще, в грязных яловых сапогах, с громом наступая на каблук и не хромая вовсе (это я заметил сразу: видно, потренировался он), прошел через переднюю ко мне. Откинул башлык и громко заговорил, стоя посередине комнаты:

— Вот незадача, машины с кирпичом позавязли по дороге между станцией и совхозом, а каменщики третий день уже без дела сидят… Приехал сюда, а тут цемент мокнет. Крышу, собачьи отравы, как решето сделали… Нет ли у тебя чайку горяченького? Зазяб я дюже.

— Сейчас подогрею.

— Погрей, погрей…

Он сбросил плащ и телогрейку прямо на пол, умылся под краном, оправил гимнастерку, причесался перед зеркалом, косясь на орденские планки, и превратился из совхозного бригадира в бравого отставного офицера.

Взял из корзины несколько морковин и прямо из рук стал кормить привыкших к нему крольчат.

— Ах вы, малечки… ах вы, пацаночки мои… Не привез я дверь-то. Замыкался… Завтра привезу. Потерпи, Захарыч… Сенца я вам, малечки-пацаночки, присмотрел… Листочки одни, душистое, что твой чай цейлонский…

— Запретили там стоять крольчатнику. Не положено, говорят, на территории больницы.

— Как не положено? Кто сказал?

Степан поднялся, выпрямился.

— Санэпидстанция, — ответил я.

— А ее кто поднауськнул? А? Твой друг. Точно! Ну и хрен с ним. Завтра пригоню трактор и перетащим…

Степан громче, чем нужно было, говорил в сторону Божедомова.

— Потише, Степа…

— Чего «потише»? Он-то свиней своих держит на территории? Ему положено вонище разводить на больничных харчах? И пусть слышит, плевать мне на него с самой колокольни!

Он еще долго ходил, ворчал, а потом в ожидании чая прилег на диван, посадил себе на грудь крольчонка, гладил его и говорил:

— Сазанчиков осенних мы с тобой так нынче и не подхватили. Лежат они теперь в яме на дне, дремлют и посмеиваются сквозь сон над нами. А Жмот, сказывают, за лето и осень взял девяносто восемь штук… Вчера смотрел я свое рыбацкое хозяйство. Крючки позаржавели, сачок попрел, а в фляжке-то — водка… Как на рыбалке осталась, так и лежала. Выпил я ее — и, ты знаешь, речкой запахло! Хорошо так, соблазнительно… Вот с делами поуправимся, зимой половим бирючков. А? Половим?..

Жмурился от удовольствия крольчонок под большой рукой Степана, и Степан щурился, улыбался…

— Обязательно половим, — ответил я.

Неожиданно к нам пришел Божедомов.

Он был, как всегда, чистенький, отглаженный, при галстуке.

— Добрый вечер, — сказал он. — Услышал у вас разговор — дай, думаю, зайду, навещу нашего холостяка в ненастный осенний вечер… Скука такая!.. И Поликарп что-то не появляется. Хоть бы в картишки поиграть… Вы не играете в дурачка, Степан?

— Без дурачков дурак дальше некуда, — буркнул Степан.

— Жалко. Посидели бы, побалагурили…

Говорил Божедомов вроде от доброго сердца, искренне, а у меня снова закипала злоба против его лицемерия.

«Не ввязывайтесь в драчки…» Это легко сказать, а каково переносить, каково смотреть в эти светлые и ласковые глаза, зная, что они подлые?

— С вашего разрешения я присяду. Как у вас с ногой? — спросил Божедомов у Степана, присаживаясь рядом с ним.

— Спасибо, — опять буркнул Степан, — только что с танцев пришел. Жениться на молодой собираюсь.

— Вот видите… А в райздраве-то напустились! И мне досталось…

— Будя брехать, — уронил Степан.

— Что вы сказали?

— Погода, мол, нынче суровая.

— Да-а, разгулялась осень. И в колокольнях гудит — словно панихиду служит. А дождь по окнам так и режет, так и сечет. Неприятно как-то, неуютно…

Я налил в стаканы чаю.

— Холостяцкий чай? Давненько я такого не пивал, — с улыбкой сказал Божедомов и взял стакан, положил в него сахар, стал размешивать.


Рекомендуем почитать
Пушкин – Тайная любовь

Яркая, насыщенная важными событиями жизнь из интимных переживаний собственной души великого гения дала большой материал для интересного и увлекательного повествования. Нового о Пушкине и его ближайшем окружении в этой книге – на добрую дюжину диссертаций. А главное – она актуализирует недооцененное учеными направление поисков, продвигает новую методику изучения жизни и творчества поэта. Читатель узнает тайны истории единственной многолетней, непреходящей, настоящей любви поэта. Особый интерес представляет разгадка графических сюит с «пейзажами», «натюрмортами», «маринами», «иллюстрациями».


В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.


Иоанн IV Васильевич

«…Митрополитом был поставлен тогда знаменитый Макарий, бывший дотоле архиепископом в Новгороде. Этот ученый иерарх имел влияние на вел. князя и развил в нем любознательность и книжную начитанность, которою так отличался впоследствии И. Недолго правил князь Иван Шуйский; скоро место его заняли его родственники, князья Ив. и Андрей Михайловичи и Феодор Ив. Скопин…».


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.