Повести. Пьесы - [10]

— А правда, была там нитка или нет?

Он отозвался не сразу:

— А тебе как надо?

Павлик мужественно ответил:

— Да нет, как есть. Правду.

— Правду, значит?.. Но смотри — только тебе.

— Само собой.

— Ты и я, без трепа.

— Что я, баба?

А голосишко-то увял, отметил Коля. В голосе Павлика было еще не разочарование, а как бы предчувствие разочарования.

— Так вот, если честно, — сказал Коля, — если совсем честно — не было. Никакой нитки там не было.

— Я так и думал, — обрадовано выдохнул Павлик. — Честное слово, так и думал… Коль, а насчет судьбы?

— А это, профессор, уже второй вопрос, — ответил Коля. — Спи.

Он повернулся на живот, и сон охватил его, как теплое море, даль вскипала барашками, а сквозь пробитую солнцем толщу туманно виделось дно. Он сделал медленный выдох в воду, наполнив ее бисерными пузырьками, и развел руки в плавном гребке. А может, и не развел, может, это было во сне.

Утром он встал вместе с Павликом. Жорки уже не было. Коля прошел в ванную, долго мылся холодной водой (горячую еще не пустили), а потом, уже в комнате, деловито обтирался жестким полотенцем, добытым в рюкзаке. Тело у него было сухое, крепкое и, как ни странно, темное от загара.

— Когда это ты успел? — удивился Павлик.

— С осени держится, — объяснил Коля.

— Долго жарился?

— Все лето.

— Где?

— Где умные люди загорают? В Сочи, естественно.

Павлик с готовностью засмеялся.

— Уходить будешь — ключ под половик, — сказал он.

— А убегу? Сопру вон твою джинсу — и видали вы меня.

Павлик снова засмеялся и ушел. Везет малому, подумал Коля, плохих людей не встречал. До девяти оставалось с полчасика. Коля посмотрел в окно, но оно выходило на пустырь, огороженный и изрытый. На Жоркиной тумбочке лежал какой-то журнал, посередке заложенный перочинным ножом. Коля открыл заложенное место и стал читать: «Уже несколько дней, с той поры как начальником участка назначили Колесова, в котловане не слышалось шуток, смеха, веселых возгласов, которыми обычно подзадоривали друг друга во время работы молодые энтузиасты. Некоторые упрекали Абатурова, что он заодно с новым начальством. Но не он назначил Муравьева, и не ему учить Петрухина. Да разве же Барабаненко отпустил бы от себя Легоцкого, если бы не Чугунов?»

Вконец запутавшись в фамилиях, Коля произнес вслух:

«Красиво пишут!» — и закрыл журнал. Потом напился из-под крана, сунул ключ под половик и ушел.

Если кто однажды перетрясет половики в общежитиях — богатым человеком станет!

Было как раз девять, самое время, все конторы открываются. Но приходить одним из первых Коля не любил — суета к добру не приводит. Поэтому ближайшие полчаса он потратил на то, чтобы осмотреться в городе.

Впрочем, слово «город» к тому, что виделось, подходило мало. Коля уже бывал на стройках, четырех или пяти, и сразу понял, что теперешний период в жизни Новотайгинска самый неприглядный и, на внешний взгляд, бестолковый. Будущий город был осилен примерно на четверть. Но поднимали его не улицами, не кварталами, а объектами: вон дом, вон баня, вон котельная, вон еще дом. И все это торчало вразброс, и никакая грядущая гармония в нынешнем беспорядке не угадывалась. Вид был такой, словно запасливый великан купил в ларьке сразу на трояк великанских спичек да и поскользнулся со своей авоськой как попало, расшвыряв коробки…

Лишь в отдалении, где поднимались цеха будущего комбината, улавливалась система: четыре корпуса строились одновременно, были подведены под крышу, и коричневые каркасы уже одевались светло-серыми панелями.

Тайга от стройплощадки была отброшена, ближняя кромка ее выглядела скомканной и грязной — рыжие подтеки апрельских дорог, канав и всяких необходимых проплешин подползали вплотную к деревьям, а то и вовсе терялись меж стволами или переходили в грубо пробитые просеки. Кусок тайги выгорел — черные лиственницы торчали, как обгорелые спички.

А что делать, с пониманием думал Коля. Стройка смотрится в палаточную пору, когда природная красота еще не потеряна, смотрится перед концом, когда город уже набрал собственную красоту. А посередке все определяет текущая возможность и надобность.

Довольно быстро Коля вышел на единственную уже сформированную улицу, которая при всей своей скромности — сплошь панельные пятиэтажки — была для города как бы временным центром. Первые этажи отсвечивали витринами, даже над обычными жилыми подъездами кое-где темнели казенные вывески.

Потому что никуда не деться, думал Коля, сто лет стоит город или год, а человеку все равно свое надо. И продуктовый нужен, и промтоварный, и столовая, и сберкасса, и милиция.

Милиция и ему была нужна. Зайдя, он спросил адресный стол. Дежурный позвал:

— Михеев!

Полный лысоватый Михеев велел обождать, вышел минут на пять — не Москва, не Чита, не так уж полны ящики — и лихо отчеканил, что гражданка Пантюхова Инна Михайловна, года рождения приблизительно пятидесятого, в городе Новотайгинске в данный момент не числится.

— Нет — значит, убыла, — вслух рассудил Коля и сочувственно развел руками, словно новость эта могла огорчить не его, а лысоватого лейтенанта.

— Уж это точно, — весело согласился тот, и оба остались довольны: лейтенант — что быстро и ловко выполнил свою служебную миссию, Коля — что с ходу, с полуфразы нашел общий язык с малой властью.