Повести о Ломоносове - [83]

Как в свете все дела преображает рок:

Сегодня свержен вниз, кто был вчера высок.

Сей час нам радостен, но следующий слёзен,

Тот вечером постыл, кто утром был любезен.

Страх за будущее России сжимал ему сердце. На глазах его Россия теряла все то, что ей приходилось в течение ряда лет завоевать кровью и великими жертвами.

И он писал о том, что переживали тогда все честные русские люди:

Слыхал ли кто из в свет рожденных,

Чтоб торжествующий народ

Предался в руки побежденных?

О стыд, о странный оборот!

Ломоносов видел, что Россия снова попадает в кабалу к иностранцам, боялся, что надолго задержится ее дальнейшее развитие.

Его убеждения не позволяли ему молчать. Он считал, что каждый русский писатель и ученый должен стоять прежде всего на страже интересов своего народа и Русского государства, побуждать молодое поколение «на геройские поступки», на «великие дела в науке и труде» и бороться против врагов Отечества, проявляя при этом величайшую бдительность.

«Недреманное бдение грамотных русских людей, особливо молодых и талантливых, государству нужно, – писал он Фонвизину. – Знаете ли, сударь, какую опечатку, например, сделали в „Петербургских ведомостях“ при оповещении в ноябре 60-го года о взятии Берлина? То была нарочитая и злейшая шикана[65] здешних тайных скотов… И я за нее чуть шандалом не съездил в рожу академицкого секретаря Тауберта. Бывшего нашего посла в Пруссии, графа-то Петра Чернышева, представьте, будто по ошибке, вместо „действительный камергер“ публично пропечатали „действительный камердинер“».

Себя Ломоносов называл: «Я есмь газет, гремящий против врагов Родины».

Еще в 1749 году, когда академик Миллер в своем докладе на тему «Происхождение народа и имени российского» попытался развить теорию другого немца, Байера, о том, что первые русские князья были скандинавскими варягами и это они основали Русское государство, а самое наименование свое якобы русский народ получил от шведского племени росс, – Ломоносов с яростью восстал против этой клеветы. Особенно возмущали великого помора уверения Миллера, что «варяги благополучно завоевали русских». Тогда он не только разоблачил это измышление, но и выдвинул свою теорию о том, что русские происходят от роксолан – одного из скифских племен, что роксоланы имели своих вождей и им незачем было призывать иноземцев для устройства своего государства[66].

Ссылаясь на античного географа Страбона*, который писал, что «… выше Борисфена* обитают крайние из известных нам народов скифского племени – роксолане…», – Ломоносов отмечал обширность территории, на которой проживали скифы.

Историю русского народа Михаил Васильевич рассматривал в связи с историей других славянских народов, говорил о могуществе славян в древности и их важной роли в истории Европы.

Пользуясь первоисточниками – русскими летописями и трудами античных и византийских писателей, – Ломоносов в течение пяти лет трудился над первым томом «Древней Российской истории». Первые три печатных листа ее были изданы в 1759 году, а окончательно она вышла уже после смерти автора, в 1766 году. В 1760 году вышел в свет «Краткий Российский Летописец с родословием». Он состоял из трех частей. Первая – «Показание российской древности, сокращенное из сочиняющейся пространной истории». Вторая – хронологический список с кратким жизнеописанием великих князей и царей до Петра Великого. Наконец, в третьей части помещены были родословные таблицы царей с указанием брачных союзов с иностранными дворами.

Задачу своих исторических трудов Ломоносов видел в том, чтобы русские люди стали гордиться своим прошлым, хотел показать, как, несмотря на неимоверные трудности, русский народ, преодолев всех внешних врагов и внутренние неурядицы, достигал все большей силы, могущества и славы.

«Каждому несчастию, – писал он, – последовало благополучие большее прежнего, каждому упадку – высшее восстановление».

Ломоносов хотел, чтобы славные дела прошлого вдохновляли русский народ на новые героические подвиги для усиления могущества своей Родины. «Велико есть дело смертными и преходящими трудами дать бессмертие множеству народа, соблюсти похвальных дел должную славу и, пренося минувшие деяния в потомство и в глубокую вечность, соединить тех, которых натура долготою времени разделила».

И теперь он открыто выражал свое недовольство всем происходящим. Когда академик Штеллин, воспитатель и друг нового императора, предложил Ломоносову написать оду по поводу подготовляемого мира с Пруссией и проводимых Петром III реформ, он резко ответил:

– Этого я никогда не сделаю! – и прибавил насмешливо: – Капуста и репа еще не взошли в огородах, зато всходят голштинские реформы.

Случайные и неожиданные приказы нового императора создавали необыкновенный беспорядок, охвативший столицу.

Дворяне-офицеры и солдаты действующей армии, сражавшиеся почти семь лет в Европе, видя, что все их труды пропали даром, пользуясь указом о вольности дворянства, бросали свои части и устремлялись в Санкт-Петербург, увеличивая число недовольных.

Как-то, прогуливаясь вечером по городу, Петр III едва не был искусан стаей бродячих собак. Тотчас же он приказал образовать особую команду из дворцовых егерей для «наискорейшего истребления бездомных собак, а также ворон и прочих бесхозяйных птиц».