Повести о карме - [81]

Дух сменился духом.

Я не уловил момент, когда Цуиёши из женской ипостаси Сидзуки Йоко вновь превратился в мужскую ипостась Нобуюки Кубо. Два меча его — видимый мне боккэн и воображаемый, но оттого не менее ужасный малый меч — рушились на женщину с быстротой шторма, несущегося от горизонта к утлым рыбацким скорлупкам, и мощью, способной сокрушить гору. Под натиском ученика, разъярённого до потери самообладания, бесплотный призрак Йоко отступил к краю площадки: шаг, ещё шаг.

Женщина отразила последнюю атаку. Но сила столкновения была такова, что госпожу Йоко отбросило назад. Третий шаг, пустяк, мелочь, но сделать этот шаг можно было только по воздуху.

Кубо-первый замер над обрывом, глядя на искорёженное тело на песке. Когда он обернулся ко мне, пряча меч за пояс, это уже вновь был Ясухиро Цуиёши.

— Вы это видели с берега? — я указал на кромку моря. — Да, Цуиёши-сан?

— Нет. Мне стыдно. Это недостойный поступок, но я не смог удержаться и подобрался поближе. Схватка двух мастеров другой школы… Я хорошо знаю эти скалы. Я забрался с восточной стороны и смотрел вон оттуда.

Он указал на скальный выступ, заросший кустами дикого самшита. Да, там запросто можно было спрятаться и оставаться незамеченным — особенно когда те, за кем ты наблюдаешь, увлечены боем.

— Госпожа Йоко оступилась и упала с обрыва?

— Да.

— Вы очень хорошо всё показали, Цуиёши-сан. Я готов поклясться, что увидел поединок от начала до конца собственными глазами.

— Тогда вы должны понимать, что здесь произошло.

— А что тут такого произошло? Они увлеклись, госпожа Йоко оступилась и сорвалась со скалы. Она покалечилась? Но осталась жива?

— Да, покалечилась. Да, осталась жива. Это всё, что вы поняли?

Прозвучало как упрёк. Мне даже показалось, что Ясухиро-младший превратился в Ясухиро-старшего. Чего я не понял, хотя был должен? Какая змея пряталась под корягой? Я не видел ни змеи, ни коряги, ни намёка на что-то большее, чем просто несчастный случай во время обучения.

— Увы, это всё.

2 «Deseo de muerte»

— Deseo de muerte, — прозвучал голос, приглушенный рыбьей мордой.

— Что?

— Желание смерти. Она хотела, чтобы её убили. Но так, чтобы её убили честно, без подлога с её стороны.

Карп заговорил без разрешения. Карп заслуживал кары.

— Мигеру! Как ты посмел? Неслыханная дерзость! Немыслимая глупость! Встревать в разговор господина с другим самураем?! Вернемся домой, я сурово тебя накажу!

— Остановитесь, Рэйден-сан!

Сын сенсея встал между мной и наглым слугой:

— Прошу вас! Позвольте ему говорить дальше!

Я утратил дар речи. Наследник семьи Ясухиро вступился за чужого слугу? За презренного каонай?! Неужели небо рухнуло на землю?!

Рухнуло. Сто лет назад взяло и рухнуло, сделав землю чистой.

Поза Цуиёши, его лицо, горящие глаза — всё выражало самый неподдельный, острый интерес. С таким же интересом, должно быть, он следил за поединком женщины с мужчиной — прячась в кустах самшита, дрожа от возбуждения, стыдясь порыва, но не в силах противиться искушению.

— Мигеру, поблагодари господина Ясухиро за милость, оказанную тебе, недостойному.

Каонай поклонился:

— Спасибо, господин. Вы очень добры.

— Значит, по-твоему, она хотела, чтобы её убили?

— Я глубоко убеждён в этом. Maestro, ваша demostración была великолепна, — Мигеру ещё раз поклонился Цуиёши, и я понял, почему никто из дознавателей не хотел брать этого безликого в слуги. — Думаю, ученик уже превзошёл её. В силе — наверняка. В скорости. Она это знала. В умении? Не знаю. Скорее всего, тут они были равны. Что оставалось у женщины в запасе?

Каонай помолчал, словно ждал нашего ответа, не дождался и ответил сам:

— Опыт. За женщиной оставался опыт. Ещё хитрость и хладнокровие. Она ярила ученика, как matador ярит el toro красным плащом. Надеялась: он потеряет голову и убьёт её в честном бою. Matador так не поступает, matador сам убивает el toro. Но тут не corrida, а она — не matador.

Мигеру замолчал. Я смотрел на него, потрясённый. Не знаю, кто кого ярит у него на родине красным плащом, но всё остальное… Неужели он смог это увидеть?! Неужели он прав? Обилие незнакомых мне слов, засоривших речь Мигеру, говорило о том, что безликий взволнован сверх всякой меры.

— У кого вы учились?

Совершенно забывшись, Цуиёши обратился на «вы» к презренному каонай. Поза Мигеру неуловимо изменилась. Он стал выше ростом, выпрямился, развернул плечи. Потомственный самурай!

— Моим учителем был дон Карлос де Эспиноза, primera espada… Первый клинок Кастилии. Gran maestro! Позже я учился на улицах Мадрида и Барселоны, в тавернах Севильи и на палубе «Меча Сантьяго». Нас брали на абордаж. Мы брали на абордаж. Как видите, я выжил.

Он сгорбился, словно его ударили палкой. Втянул голову в плечи:

— Прошу меня простить. Нет, я не выжил. Я сказал глупость.

— Вы убивали? — тихо спросил Цуиёши.

— Да, много раз.

У Цуиёши невольно вырвался вздох. В этом вздохе я услышал зависть, равной которой не было отсюда до бездн преисподней. Но сын учителя более ничем не проявил обуревавшие его чувства.

— Мне искренне жаль, что вы — безликий. Примите мои соболезнования.

— А уж мне-то как жаль, господин!

Под маской карпа забулькал горький смех.