Повести наших дней - [177]

Затуманенные годами, трудной жизнью глаза Бубликова смотрели на Матрену и ждали ответа.

И она ответила:

— Григорьич, я вас хорошо поняла. И обещаю вам…

— Вот-вот, — одобряюще кивнул Бубликов и, собираясь уходить, надел кепку.

С сердитой обидой Кустов спросил его:

— Я, по-вашему, — пустое место? Мне вы — никаких пожеланий?..

Григорьич ничего ему не ответил. Он спокойно сказал Матрене:

— Что помехой может оказаться в дороге — оставьте в вагоне, там, где мои вещи. Налегке вам будет удобней. Ну а я пойду в вокзал. Там есть товарищи, которые больше осведомлены обо всем. Они должны указать таким, как я, что́ им надо делать. Может, и мне найдут посильное дело…

И он, проваливаясь левой ногой, раскачиваясь, как маятник, направился к вокзалу.

— Хромой политнаставник. Подумал бы о своей безграмотности, — послал вслед ему Кустов.

Матрена со вздохом спросила:

— А кто сам ты, Кустов?.. Дорогой об этом подумай.

Ночное море шумело и шумело. Они, двое, шли и шли то по песчаной, то по каменной ровной дороге, пролегавшей или совсем рядом с морским берегом, или чуть подальше от него. Звезд над морем было мало. Висели они низко и светили робко и подслеповато.

С правой стороны, со стороны гор, порой доносились винтовочные выстрелы, короткие автоматные очереди. И выстрелы, и автоматные очереди внезапно возникали и так же внезапно затихали. Изредка над лесистыми горами взлетали ракеты.

Матрена и Костя шли молча. Раздражение к Константину, возникшее еще на станции, не проходило.

Уже в предрассветный час Кустов сказал:

— Но вот мы и пришли… Отдохнем немного вон в той лощинке. Потом на восходе солнца я пойду на разведку, а ты меня подождешь… Нет, — немного подумав, сказал он, — лучше будет так: не я вернусь за тобой, а ты иди прямо на пляж — там я тебя ж встречу. Ведь мои знакомые живут рядом с пляжем.

— Хорошо, я все поняла, — ответила Матрена. — А сейчас я хочу спать.

В лощинке они улеглись порознь. Глубокое, еще не осознанное недовольство разделило их. Они не знали — надолго ли?..

Матрена под неумолчный шум моря засыпала с мыслью: «Кажется, мне недостает совсем малого, чтобы взбунтоваться против Кустова и сказать ему последнее: «Ты совсем не тот, кем я тебя считала». Но тут же допускала другую мысль: «Там, на станции, Константин вел себя как мальчишка. Но, может, одумается, поймет…»

А Кустов думал иначе: «Матрена немного по-бабски похандрит, а потом в знак признания своей вины, не говоря ни слова, улыбнется… Ну, а если… будет по-иному, придется поставить ее на место, чтобы в другой раз не переступала границ…»

Их коротким размышлениям положил конец неумолчный, усыпляющий шум моря.

…Матрена проснулась тогда, когда солнце, уверенно поднявшись, осветило приморский мир с присущими ему красками. Ее часы показывали восемь. В полукилометре белели снежной белизной окраинные домики городка М. Кустова не было.

Она взяла небольшой, легкий чемоданчик и поспешила туда, где условилась встретиться с мужем. Она увидела его издалека. Он сидел на пляже и махал ей шляпой. А через десять — пятнадцать минут и она сидела с ним рядом на песке и слушала:

— …Фаина Платоновна сейчас убирает в комнатах. Велела немного подождать тут… Управится — и пришлет за нами внука. Правда, она была какая-то странная, разговаривала через чуть приоткрытую дверь, но меня узнала. Значит, все будет в порядке…

Внук Фаины Платоновны принес им недобрые вести. Рыжеватый двенадцатилетний мальчик, опаленный солнцем до чугунной смуглости, часто моргая голубыми, обесцвеченными до белизны глазами, говорил сбивчиво, неспокойно:

— Бабушка сказала, что к нам нельзя. Что и тут вам тоже небезопасно… Бабушка велела… велела вам не быть на виду… пока «они»… Еще вчера десантом «они» захватили город… Да вон двое уже идут сюда… Ну, я пошел, не хочу встречаться с ними. — И побежал домой.

— Я тоже не хочу с ними встречаться! — испуганно и сердито заявила Матрена. — Я не хочу, чтобы они меня обозревали! — Она поспешно привела свою одежду в строгий порядок, скрыв оголенные плечи и ноги, которые грела на солнце.

Кустов усмехнулся трусливо и нагловато:

— Правильно сделала… Теперь ты куда дальше от них… Теперь уж только мне придется быть с ними в контакте. Не вздумай по-дурацки вмешаться в наш разговор.

Два немецких офицера весело шагали по песку пляжа к берегу моря. В нескольких шагах от Кустова и Матрены они проворно стали раздеваться. Запросто спрашивали у этих русских:

— Коспода, тут не есть опасно купать себя?..

И пока раздевались, хоть и с большими затруднениями, но сумели объяснить Кустову, что они — с доверием к тем русским, которые не прячутся, спокойно встречают их.

Матрена наблюдала за Костей и все больше удивлялась, что в лице его, в глазах, во всех движениях выражалась ласковая угодливость. Он указывал офицерам, где лучше входить в море, где нет ракушек и камней, а дно ровное… Немецкий он знал плохо, поэтому усиленно помогал себе при разговоре движением рук, улыбками, покачиванием головы.

Офицеры купались шумно, весело. За купанием успели пригласить Кустова и его фрау в гости, в гостиницу «Горный тур», в тринадцатый номер. Они высказали сожаление, что для фрау у них нет шоколада и шампанского.