Повести - [5]
— Может, я до Клавки добегу, принесу еще бутылочку? — спросил Тимофей.
— Что?
— За бутылочкой, говорю…
Степан покосился на скомканную бумажку.
— Нет. Поздно.
Тимофей посмотрел на ходики, со вздохом возразил:
— Всего восемь, девятый — разве же поздно?
Степан подобрал бумажку, прочел еще раз, расправил и положил в карман, стал торопливо одеваться.
— Надо Веру встретить. Она темноты боится.
IV
Пока Агафья Платоновна варила-кипятила, плита на кухне раскалилась докрасна, и теперь в доме было жарко.
За столом в белых нательных рубашках, распаренные баней, подогретые горькой настойкой, сидели Константин Данилыч, сын Ефим — жилистый, бровастый, с годами все больше похожий на отца, сосед и давний приятель Данилыча Куприян Гаврилович. Он тоже в бане попарился, и на его лысой, синеватой голове, как роса на кочане капусты, блестел пот. Невестка Маруся с полотенцем, навернутым на голову, пила чай с блюдечка и все посматривала на Ефима строгим, предупреждающим взглядом. Но Ефим уже перевалил черту, до которой остерегался прогневить жену, взглядов ее попросту не замечал. Сама Агафья Платоновна за столом почти не сидела, медленно проплывала на кухню, из кухни в комнату, добавляла в тарелки янтарных рыжиков, белых, с восковым отливом, груздочков — особого, никому, кроме нее, не ведомого посола, соленых огурчиков — хрустких, еще хранящих первозданный цвет зелени, заливного, с кружочками лука, окуня — добавляла и радовалась, что гости едят хорошо и много, что у них со стариком, слава богу, есть чем встретить-приветить. Она уже и притомилась от хождения, ослабела от жары, могла бы Марусю к делу приставить, но больно уж самой хотелось привечать-потчевать.
Открыв духовку, Агафья Платоновна вынула лист со шкворчащим, шипящим жарким, переложила его в большую тарелку, присыпала укропом, сушеной черемшой, полила соусом и бережно поставила на середину круглого стола.
Константин Данилыч наполнил рюмки настойкой, чокнулись. Агафья Платоновна сама пить не стала, только приложилась губами к рюмке, сказала:
— Пейте, на меня не смотрите. Под такое мясо грех не выпить. Ефимша привез гостинец. Спасибо, сынок, стариков не забываешь.
Жаркое — видела — всем понравилось. Только Константин Данилыч все что-то принюхивался, наконец спросил у сына:
— Уж не бычка ли забил?
Ефим сказал что-то невнятное: рот занят был.
— А мне сдается, не бычок. Изюбрятина. А-а, Куприян Гаврилович?
— Изюбрятина и есть, — подтвердил Куприян Гаврилович. — Уж я ее вкус с другими не спутаю.
— Что, мужики, еще по одной пропустим? — Ефим потянулся к бутылке… — Чтобы, значит, лучше различить вкус мяса.
Агафья Платоновна тихо вздохнула. Сынок-то, кажется, перевалил и другую черту. За нею он уже не только своей Маруси, но и никого другого не боится, становится задиристым, вредным.
— Постой, Ефимша! — Константин Данилыч взял у него из рук бутылку, поставил в сторону. — Ты, погляжу, опять за свое взялся. Сызнова ружьишком балуешься, а?
— Нельзя? — насмешливо прижмурился Ефим.
«Боже ты мой», — про себя охнула Агафья Платоновна. Старик — кипяток. Молчать бы надо Ефимше, а он выставляется.
— Мало тебя штрафовали, оболтус ты этакий! — Сухим, твердым кулаком старик стукнул по столу. — Неймется! Ты шкодничаешь, а я моргать должен?
— Будет тебе, батя. Изюбра добыл — это так. Но по лицензии. И вообще… Твое дело — елочки-сосеночки. Их оберегай. О живности есть другой печальник — Степка Миньков. Ни дна бы ему, ни покрышки!
— Ты чего это несешь, малоумный?!
— Не напирай на парня, Данилыч, — вступился за Ефима Куприян Гаврилович. — Ты сам от промысла давно отошел, и тебе судить проще. А как быть тем, для кого тайга, охота — жизнь? Тесно в тайте-то стало, Данилыч. Леспромхоз на полсотни верст вокруг леса высек, под корень свел. Птице сесть не на что. Еще на пятьдесят верст живность отогнали гулом, шумом, треском. Мало и этого! Из остатних охотничьих угодий самую лучшую часть под заказник отвели и охранять этому самому Степке препоручили. Что же мне делать, если я — сызмальства охотник?
— Леспромхоз закрыть, Степку Минькова уволить, — сказал Константин Данилыч. — Чтобы вы с Ефимшей без помех душу свою тешили.
— А я Степше ноги все равно повыдергаю! — Ефим стукнул кулаком по столу.
Агафья Платоновна подсела к нему, тихо сказала:
— Ефимша, ты бы охолонул малость. Разгорелся весь. Поди в сени, покури. Только пальто накинь, а то прохватит.
— Хитра ты, мать. Ну ладно, пойду. Проветриться мне, кажется, надо.
Он вышел. Агафья Платоновна распахнула настежь створки окна, выходящего на улицу. В дом хлынул шум дождя, потекла сырая прохлада. Прицепив парусившие занавески, вернулась к столу. Мужики выпили еще по одной, закусили, спор как-то увял. Маруся разлила чай. Стали разговаривать о том о сем. Агафья Платоновна хотела сказать Марусе, чтобы она позвала Ефима. Неровен час, простудится. В это самое время громкий отрывистый звук заставил ее вздрогнуть. Ей показалось: что-то упало в сенях. Но мужики повернули головы к окну. И там, за шумом дождя, послышался крик.
V
«Газик», захлюстанный грязью от колес до брезентового верха, выполз с проселочной дороги на шоссе и резво покатил к райцентру.
Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации.
Войско Чингисхана подобно вулканической лаве сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Вершитель этого жесточайшего абсурда Чингисхан — чудовище и гениальный полководец. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная, вольная жизнь, где неразлучны опасность и удача.
«Разрыв-трава» одно из самых значительных произведений Исая Калашникова, поставившее его в ряд известных писателей-романистов нашей страны. Своей биографией, всем своим творчеством писатель-коммунист был связан с Бурятией, с прошлым и настоящим Забайкалья. Читателю предлагается многоплановая эпопея о забайкальском крестьянстве. © Бурятское книжное издательство, 1977 г.
Войско Чингисхана подобно вулканической лаве сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Вершитель этого жесточайшего абсурда Чингисхан — чудовище и гениальный полководец. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная, вольная жизнь, где неразлучны опасность и удача.
Волны революции докатились до глухого сибирского села, взломали уклад «семейщины» — поселенцев-староверов, расшатали власть пастырей духовных. Но трудно врастает в жизнь новое. Уставщики и кулаки в селе, богатые буряты-скотоводы в улусе, меньшевики, эсеры, анархисты в городе плетут нити заговора, собирают враждебные Советам силы. Назревает гроза.Захар Кравцов, один из главных героев романа, сторонится «советчиков», линия жизни у него такая: «царей с трона пусть сковыривают политики, а мужик пусть землю пашет и не оглядывается, кто власть за себя забрал.
Повесть написана на материале, собранном во время работы над журналистским расследованием «Сокровища усадьбы Перси-Френч». Многое не вошло в газетную публикацию, а люди и события, сплетавшиеся в причудливый клубок вокруг романтической фигуры ирландской баронессы, занесённой судьбой в волжскую глушь, просто просились в приключенческую книгу.
К безработному специалисту по иностранным языкам Андрею Лозицкому приходит его друг Юрий, подрабатывающий репетитором, и просит на пару недель подменить его. Дело в том, что по телефону ему угрожает муж любовницы, но Юрий не знает какой именно, поскольку их у него пять. Лозицкий воспринял бы эту историю как анекдот, если бы его друга не убили, едва он покинул квартиру Андрея. Сотрудники милиции считают произошедшее ошибкой киллера, спутавшего жертву с криминальным авторитетом, и не придают показаниям Лозицкого особого значения.Воспользовавшись оставшейся у него записной книжкой друга, Андрей начинает собственное расследование.
Семь портретов, пять сцен, зло и добро.Детектив, Россия, современность.
«Дело Остапа Бендера живет и побеждает!» – именно такой эпиграф очень подошел бы к этому роману. Правда, тут роль знаменитого авантюриста играют сразу двое: отставной работник правоохранительных органов Григорий Самосвалов и бывший бригадир плиточников Ростислав Косовский. Эта парочка ходит по влиятельным и состоятельным людям одного из областных центров Украины и предлагает поддержать некий благотворительный фонд, созданный для процветания родного края. Разумеется, речь идет не о словесной, а о солидной финансовой поддержке.
Первый сборник автора, сочетающий в себе малую прозу многих жанром. Тут каждый читатель найдет себе рассказ по душе – Фентези, Мистика и Ужасы, Фантастика, то что вы привыкли видеть в большинстве книгах, повернется совершенно другой стороной.
«За свою долгую жизнь она никогда раньше не ведала страха. Теперь она узнала его. Он собирается убить ее, и нельзя остановить его. Она обречена, но, может быть, и ему убийство не сойдет с рук. Несколько месяцев назад она пошутила, пообещав, что если когда-нибудь будет убита, то оставит ключ для раскрытия преступления».