Повести - [17]

— Спасибо, дед, один управлюсь.

— Ну-ну… — А глянул из-под бровей неласково.

У ручья Баторов снял свой новенький пиджак, ослабил свой роскошный галстук, поплевал на руки. Земля была податливой. Отвалив ком, прошитый, оплетенный корнями, разминал его пальцами. Не скоро двигалось дело. Косогор бугрился перед ним, нагоняя тоску, вызывая злость.

Пришли два старика с лопатами. Сказали, что их направили сюда помогать и, если что найдут, подписать протокол. Оба бойко взялись перелопачивать землю. Но Миша их тут же остановил:

— Э-э, деды, так дело не пойдет! Не под картошку землю вскапываете. Комья разбивать надо. Иначе ничего не найдем.

Старики стали работать аккуратнее.

Солнце поднималось все выше. На Байкале вспыхивали, сшибались, гасли и снова вспыхивали золотые блики. Сверкая стеклом, эмалью, по берегу прокатился автобус, нырнул в улицу. Он проводил его долгим взглядом. Соня, конечно, уже возвратилась в город. Походила по райцентру, поискала его, плюнула и уехала. Теперь и разговаривать не захочет. Плохо это. Но еще хуже было бы, если бы она сейчас была здесь.

XII

Ночью Степан не заснул и на минуту. Наверное, ему было бы легче, если бы в доме до утра толклись люди. Однако после того, как проскрипело, царапая душу, слово «экспертиза» и Веру увезли, люди разошлись. Он остался один. Совсем один. Разом навалилась безмерная усталость. Не раздеваясь, не выключив света, повалился на диван. Сон не шел. Внутри все оледенело, и холод, остро покалывая кожу, разливался по телу. Хотелось вдруг оказаться далеко-далеко отсюда, на берегу теплого моря, где растут кипарисы, где белый песок сух и горяч. Грезы эти были слишком несбыточны, чтобы убаюкать его. Они угасли, едва задев воображение.

За стенами дома буйствовал Байкал.

От свирепого грохота волн позвякивали стекла, дребезжала посуда в буфете.

Он лежал без дум и желаний. Ему казалось, что он медленно-медленно погружается в липкий зыбун. Освобождаясь от этого ощущения, дернулся. Нога соскользнула с дивана, каблук глухо стукнул по полу. Он закурил, и дым сигареты слегка взбодрил его. «Нельзя так, — приказал он себе. — Хочешь не хочешь, надо пережить и это». Подумал: жизнь в сущности — цепочка бед, переживаемых человеком. К счастью, пережитое рано или поздно забывается, иначе бы и жизни никакой не было. Ему-то пора бы это усвоить. Уже в детстве, когда от судьбы ждешь медовых пряников, она показала ему кукиш.

Из памяти выплыло давнее, настолько далекое, что вроде бы и не свое, чужое… Стоит на стуле белобрысенький мальчик, вцепившись ручонками в гнутую спинку. За большим столом с закусками, бутылками — взрослые дяди и тети. Их взгляды скрещиваются на нем. Слегка робея, он оглядывается на мать. Она улыбается, ее серые глаза лучат свет. От пышных волос знакомо пахнет духами. Сначала тихо, но с каждым словом громче, увереннее он начинает декламировать басню, старательно выговаривая неподатливый звук «р». Гости бурно хлопают в ладоши, восторженно ахают: «Ах умница!» И сладко ему слышать все это, и забываются нудные часы, когда он, следом за матерью, раз за разом повторял слова этой самой басни…

Оба они в ту пору, и он, и мать, были полны любви друг к другу и счастливы.

А счастье оказалось хрупким и недолговечным, как ледок на весенней лужице.

Отец был моряком, дома появлялся редко. Каждый раз он привозил полчемодана сладостей и кучу занятных игрушек, безделушек. Но большой радости он, Степка, не испытывал. И дело не только в том, что этого краснолицего, неулыбчивого человека каждый раз приходилось как бы узнавать заново, но и в том, что с его приездом все в доме менялось. Веселые гости матери исчезали, сама она, обычно говорливая, становилась тихой и скучной. Дом заполняли другие люди. Они мало веселились, но много и серьезно разговаривали, спорили. За столом и мать, и он чувствовали себя сиротливо. Ему не хотелось, чтобы было так. Однажды, улучив минуту, он встал на стул и прочитал басню. Гости посмеялись, но как-то уж очень сдержанно, а мать почему-то покраснела и сердито дернула его за руку.

Позднее, когда гости разошлись, отец посадил его рядом, сказал: «А у тебя, оказывается, талант». — «А ты не смейся, — сказала мать, хотя отец вовсе не смеялся. — Степа очень способный мальчик». — «Не спорю, — сказал отец. — Ну-ка, сын, выкладывай, что еще знаешь». Он торопливо прочитал одну басню, не передохнув, принялся за другую, но отец остановил его: «Не торопись. Я что-то плохо понял, о чем говорится в басне. Разъясни». Он стал повторять басню. Отец покрутил головой. «Не то, ты мне своими словами скажи, о чем в ней речь». Но своими словами он не мог. Не получалось своими словами. «Ну что ты терзаешь ребенка», — вспылила мать. Отец легонько подтолкнул его — иди в свою комнату. Он ушел, но двери прикрыл неплотно. «Ты мне из парня клоуна не делай!» — сказал отец. «Не говори глупостей! — ответила мать. — Я лучше знаю… Я воспитываю мальчика по книгам». Отец, кажется, засмеялся. «По книгам… Смотришь в книгу, а видишь в ней фигу. Чепухой забиваешь ему голову. Чужие слова повторять умеет и попугай».

Слушать все это было до слез обидно.