Повести и рассказы - [13]
Давно наслышан он про Карлсбад, давно жаждал Карлсбада. Там воды текут по золоту, берега Теппеля и Эгера усеяны живыми цветами; там вода и любовь во 165° теплоты; там пьется, кроме воды, благоуханное дыхание страждущих меланхолией, бессонницей, отсутствием аппетита и всеми возможными припадками, для которых нужно рассеяние и 165° спруделя[1] и любви, – любви, этого лекарственного недуга от всех недугов, этого опиума, возбуждающего деятельность чувств, этого дня среди ночи, этого блаженного страдания.
Может быть, Г…у полезнее бы были воды Висбаденские или Пирмонские, или даже Теплицкие, но Г…ъ предпочел Карлсбад – Карлсбад, который умнее было бы назвать Афродитенбад, потому что его воды есть Силуамский источник прекрасного пола, потому что и сама Венера в случае болезни не избрала бы для восстановления своего здоровья иных вод, кроме Карлсбада.
Итак, ротмистр Г…ъ едет туда.
Вот он уже вступает в границы Австрии, он уже проклинает мосты и мостики, на содержание которых обязан и он платить деньги, проклинает и гельд, и тринкгельд, и deutsche Sprache,[2] которого не понимает.
Но вот въезжает он в Карлсбад… и тут слышит он halt[3] и erlauben Sie![4] Привратник неторопливо продувает свою трубу, играет на трубе поздравление с приездом и за Frompe terstükchen![5] требует с Г…а деньги. Расплатился; но его останавливают еще двадцать вопросов, двадцать предложений и рекомендаций, печатных и словесных, всех гостиниц и table d'Hôte[6] Карлсбада: где ему угодно остановиться? на долгое время или на короткое? – поденно, понедельно или помесячно? – какие воды будет пить?
Надоели Г…у запросы.
– Все равно, куда хотите везите! – говорит он.
– Как это можно, – отвечают ему. – Здесь есть и дорогие заездные домы, и дешевые, Gott weiss[7] где вам понравится, из многого выбирают: тут есть и Böhmische Saal[8] и Rothen Ochsen,[9] можно остановиться и под Золотым щитом, и под вывеской Оленя; может быть, вы любите играть в бильярд…
Выбирает Г…ъ Золотой щит. Нанял на месяц покой – являются новые посольства и предложения: какими водами будет пользоваться? угодно ли, чтобы его имя печатали в Badelist[10] за 30 крейцеров, или нет? хочет он иметь Badelist для прочтения или собственностию?
Ввечеру является у двери номера толпа Nacht-music,[11] играет и требует денег.
Наутро является хозяин с предложением взять прием карлсбадской соли как необходимого средства для очищения перед пользованием водами.
Наконец все предложения истощены; Г…ъ пациент Карлсбада. У него оцарапано плечо пулею, рука подвязана; а это так интересует всех земных существ, носящих шелковые эполеты, обшитые блондовой бахромой, вооруженных золотым кинжалом, на котором у пояса привешены часы, – всех земных существ, украшенных серьгами – серьгами! признаком рабства, по глупым преданиям Востока.
Г…ъ уже в каштановой аллее. Вместо меча у него золотой лорнет в руке, вместо мундира на плечах фрак; только широкие лампасы, сапоги с высокими каблуками и шпоры показывают, что он военный, и какой военный! – с перевязанною рукою, с крученым усом, с русыми волнистыми кудрями, с вскинутым плечом, с маленькой модной сутулиной, с пур-ле-меритом на шее и с 25 годами, означенными в формуляре в графе «сколько от роду лет?».
Все эти достоинства могут привлечь и дружбу, и любовь на свою сторону.
В несколько дней воды Карлсбада приносят свою пользу. Ротмистр уже со всеми знаком; у него уже полна комната военно-раненой молодежи; он уже может владеть рукой, метать направо и налево, записывать, списывать и отписывать.
Время летит, пробки летят; кипит молодость, кипит и шампанское. О, девы, девы! женщины, женщины!., смотрите на эту молодежь, смотрите на эти 52 листа, которые означали у древних число недель в году, а 364, число очков всех карт, – число дней в году. Посмотрите, как каждый юноша и муж заботится, чтоб ему рутировала дама, с какою надеждою гнет он ее на пэ, и в душе и на столе транспорт! Но вот «ander Stück manier!»[12] поносит он свою даму, рвет на части, бросает под стол, встает из-за стола и идет мучить своими ласками первую встречную сусанхен; тщетно кричит она: Lassen Sie mich, herr Oberster![13]
Однажды в общей зале Золотого щита, где ежедневно готов список 200 блюдам для наблюдающих строгую диету, где есть и Мельникер, и Унгер, и Рейн, и шампаниер-вейн, кроме сладкой, соленой, кислой и горькой воды, где для моциону есть бильярд и карты, кости и фортунка, и триктрак, и просто шашки, а для услаждения слуха – и слепые, и зрячие музыканты, и оркестр, и оркестрино…, Г…ъ, окруженный понтерами, резал штос; ему не везло счастие, его оборвали; молчаливо он отирал пот с лица, брал новую талию, рвал вдребезги старую, и стакан каролину стоял подле него, забытый…
Банк сорван. Г…ъ вынимает кошелек, высыпает на стол сто червонцев; это все, чем он может жертвовать.
Он уже прорезал талию, понтеры протрещали колодами, выдергивают по карте.
– Ва-банк! – раздался голос в угле стола. Ротмистр вздрогнул, взглянул на нового понтера. Это был молодой человек; лицо его было болезненно; густые, черные бакенбарды и навислые усы еще более придавали ему бледности. Он был в казакине, в чекчирах с широким малиновым лампасом.
