Повести и рассказы - [26]

— Врете, врете, ваше превосходительство! — и заливисто хохочет в белый фартук.

Генерал, хихикая и подрыгивая ногами, треплет ее за пухлый раздвоенный подбородок, гладит шею и пониже и сует за корсаж теплую, согревшуюся в потертых брюках монету — царский рубль.

— Ах, представьте, баронесса, — говорит он, проглатывая два сырых с перцем яйца, — удивительный я видел сон. — И с изящными манерами, в изящных словах рассказывает ей какой-нибудь нецензурный анекдот, ловко замаскированный светскими пошлостями.

Баронесса сдержанно смеется, баронесса смеется громко, баронесса помирает от хохота, на румяных ее щеках краска еще больше густеет, она грозит усыпанным бриллиантами мизинчиком и кричит красивым контральто чуть-чуть в нос:

— Вы, генерал, неисправимы!..

— Прелестно, прелестно, — приятным баритоном подхватывает ротмистр Белявский и слегка аплодирует холеными ладонями. — Ваше превосходительство, а ну-те еще что-нибудь… Вам этот жанр необычайно удается… Баронесса, разрешаете?

Хозяйка, прищуривая кокетливо глаз, кивает головой:

— Продолжайте, продолжайте, генерал.

Она через самовар бросает взгляд в трюмо и незаметным движением руки поправляет сбившуюся от хохота прическу.

Сыр, анчоусы, лафит, какао, анекдоты, хохот.

— А вы не думаете, ваше превосходительство, омолодиться в Париже? — весьма почтительно, но сплошь в зазубринах, звучит голос ротмистра. — Я прочел статейку… Поразительные эффекты… Наш соотечественник, доктор Воронов… Еврей, а Воронов… Странно… По крайней мере, так пишет «Фигаро»….

— Еврей?.. Ни за что!.. — утерев салфеткой губы, крикнул генерал. — А кроме того мне пришлось бы жениться на другой… Генеральша моя выходит в тираж, так сказать, в погашенье…

— Но ведь и ей можно омолодиться, — играя глазами, замечает хозяйка.

— К сожалению, баронесса… — щелкнул шпорами под столом ротмистр и чуть поклонился. — К сожалению, по некоторым физиологическим особенностям прекрасного пола, это невозможно.

— Да что вы?! — всплеснула она руками. — Ах, как жаль, — но тут же спохватилась. — Впрочем… это как будто преждевременно, — и обменялась сокровенным взглядом с ротмистром Белявским.

Ложась спать, генерал говорил горничной, приготовлявшей ему постель:

— А что, Нелли, ежели я омоложусь, и стану при генеральском чине мальчишкой-сорванцом, вы пошли бы за меня замуж?

— Я даже совсем не понимайт, что есть омолодиться, — оправляя подушки, сказала она.

— Ах, не понимайт? — ей в тон фистулой прогнусил генерал. — Приходить ко мне читать сегодня и ви пойметь…

* * *

Краснощекий ротмистр Белявский ад'ютантом при генерале теперь не состоял, его сменил прежний ад'ютант поручик Баранов, окончательно выздоровевший и окрепший в великолепном американском госпитале. Генерал этому рад: он любил Баранова за его прямоту, за русский дух, за высокие служебные качества. Был рад и Николай Ребров: поручик тоже нравился ему: «Джентльмен… Но очень несчастный» — подумал про него юноша.

Ротмистр же Белявский весьма уютно устроился при баронессе. Что ему армия? Плевать ему на армию: баронесса достаточно богата, обворожительна, несмотря на свои тридцать восемь лет, и дала согласие быть его женой. Чихать ему на генерала, на этот старый лапоть ликвидированной армии. Ха! Армия!.. Чихать ему и на поручика Баранова, на этого длинноухого осла, преждевременно состарившегося мальчишку, который едва не врос корнями в милое, но легкомысленное сердце баронессы. Ха-ха! Пусть-ка она полюбуется на поручика Баранова теперь, после тифу… Красавчик… Бон-виван.

На самом же деле поручик Баранов далеко не был так безобразен, как это рисовалось ротмистру Белявскому. Напротив: он высок, осанист, строен, красивая гладкобритая голова в шелковой тюбитейке откинута назад, все тот же крепкий английский подбородок, все тот же строгий, чуть искривленный застывшим сарказмом рот.

Однажды, выбрав время, он вечером направился с визитом к баронессе. Топился камин, Мимишка сорвалась с бархатной подушки и с серебряным звонким лаем кинулась на гостя, баронесса отложила книгу и кокетливо сказала: — Ах!.. — Между ними произошел такой разговор:

— Ах, как неделикатно с вашей стороны, поручик, приехать неделю тому назад и не показывать глаз.

— Простите, баронесса, но… мне хотелось вас застать одну.

— Ах, вот что?.. Ну, да, его нет… Разве его присутствие вас стесняет?

— А как вы думаете, баронесса?

— Затрудняюсь ответить. Во всяком случае, поручик, я вас должна предупредить, что ротмистр Белявский — мой жених.

— Простите, баронесса. Я пришел не поздравлять вас со столь блестящей партией. Я пришел откланяться и проститься с вами навсегда.

— Навсегда? — хозяйка вздохнула, опустила голову, нервно распахнула и сложила веер. Мимишка тоже вздохнула и звякнула бубенчиком. — Поручик Баранов, вы сердитесь, вы неправы. Подойдите сюда, сядьте. Не хотите ли чаю?

— Я пришел, баронесса, откланяться.

Веер описал крылатую дугу и резко сжался. Мимишка тявкнула.

— Я никак не предполагала…

— Что я останусь жив? — перебил ее офицер.

— Ах, вовсе нет!.. Оставьте ваш сарказм, поручик. Да, вы мне нравились, если хотите… Но я не дух свят, чтоб читать вашу душу. Во всяком случае отзвука в вашем сердце я не находила. Ведь так? — Поручик широкими шагами беззвучно подошел по мягкому ковру к резному столику и достал из фуражки пару белых своих перчаток. — Да, да вы мне нравились, — томно сказала хозяйка и закрыла глаза.