Повести и рассказы - [23]

Указав мальчикам на разбитый диван, старик приложил ладонь к виску и наклонил набок голову. Мальчики поняли: здесь им придётся устраиваться на ночлег.

Старик ушёл. Ребята расселись. Вова и Жора — на диване, Юра и Костя — на кушетке.

— Голубятня! — развёл руками Жора.

Юра кивнул:

— Только грязнее.

— Куда там! У меня дома голубятня была — вся на солнышке. Мама её называла Костиной дачей, — вздохнул Костя.

— То — дома, а то — здесь, — примирительно заметил Вова. — Диван наш, а кушетка — ваша. Согласны?

— Согласны!.. Ну, так давайте хоть приберёмся.

— А чего тут прибираться! — удивился Юра.

— Как чего? Подмести пол, пыль с окна стереть, всё это барахло убрать подальше и то лучше будет.

— Давайте! — и Жора первый принялся за уборку.

* * *

Поздно вечером Люся позвала мальчиков ужинать. В клеёнчатых фартуках, засучив рукава, девочки хлопотали у стола и болтали без умолку, стараясь казаться бодрыми.

— Ты уже хозяйкой стала? — пошутил Костя.

— Почти! — Люся покраснела.

— Ты завтра тоже хозяином станешь. Заставят навоз скрести, сено возить, скот поить, — сказал Вова, — вот ты и хозяин.

Над накрашенным маленьким столом тусклым желтоватым светом горела электрическая лампочка.

Ребята сидели, тесно прижавшись друг к другу, не зная, куда девать локти.

Люся подала три эмалированные миски:

— Две — для мальчиков, одна — для нас.

Она поставила на стол медную кастрюлю, из которой валил пар. Запахло картофелем. Все невольно открывали рты и облизывали сухие губы, жадно глядя на миски, в которые Люся начала разливать приготовленный ужин. Похлёбка была тёмная, жидкая. Хлеб, к удивлению всех, оказался не чёрным, каким кормили в лагере, а тёмно-жёлтым. Твёрдую, как кирпич, крохотную буханку разрезали тонкими ломтиками и положили на середину стола. Вова, рассматривая кусок хлеба, удивился:

— Почему он рассыпается, как песок?

— Ты, Вова, ешь! — посоветовала Шура.

— Да я ем. Только хлебушко-то, кажется, из дерева.

— Правда, хлеб ненормальный, — съехидничал Жора.

— А я хотел бы ещё кусочек получить, — серьёзно сказал Костя.

Шура посмотрела на него с сочувствием. Хлеб исчез необычайно быстро, будто его и не было.

— Может, хоть похлёбки добавишь? — попросил Жора.

— Это можно, — ответила Шура за Люсю. — Пока что фрау гнилой картошки не пожалела.

Люся налила мальчикам ещё по черпачку и остаток опрокинула в свою миску.

— Нет, — заключил Жора, — в Германии, наверное, кругом все фашисты и гады подлючие…

Ребята рассмеялись.

«Может быть, и не все», — подумал Вова, вспомнив почему-то внимательные глаза Макса. Вот Макс — он не похож на Эльзу Карловну и её папашу, на тех немцев, которых они видели в лагере. Чем не похож — Вова сказать бы не смог и с товарищами об этом говорить пока не решался. Мало ли, как они поймут его… Макс, хоть и батрак, а немец. Интересно, почему он так хорошо говорит по-русски?

Только ребята разговорились, покончив со скудным ужином, как на пороге бесшумно появился старик. Он дважды повернул выключатель. Свет погас и зажёгся вновь. Указав мальчикам на дверь, старик подождал, пока они вышли, и повелительно показал на девочек, а потом на стол. Девочки заторопились убирать со стола и мыть посуду.

2. БАТРАКИ

Однажды девочкам посчастливилось лечь спать рано — хозяйки не было дома. Аня тотчас уснула. Она уставала больше других. Шура и Люся шопотом переговаривались. Люся рассказывала про Эльзу Карловну:

— Как она ест! Ты бы только видела, Шура! Сядет за стол, а рядом посадит пса, огромного, мордастого, и тот ждёт, облизывается. Я иногда стою за ширмой, смотрю в щёлку, чуть не умираю со смеху. Она ему в рот кладёт большие куски мяса, а сама прищурит свои огромные глазищи, чавкает…

— Зато нас кормит гнилой картошкой и опилками. Колбасники проклятые! — коротко заметила Шура.

— Ты знаешь, — шептала Люся, — я смотрю на неё и представляю, — и сейчас вот, как закрою глаза, тоже представляю, — что это не Эльза Карловна, а знаешь кто?

— Кто?

— Паук. Пузатый, страшный, большой паук. Сидит этот паук недалеко от своих сетей и поджидает. Он знает: жертва попадётся в сеть. Тогда паук подползёт и будет сосать её, пока она не сдохнет. Вот так и Эльза Карловна. Ты посмотри, что нам дают. Уж я выбираю, выбираю, чищу, чищу эту гнилую картошку. Чуть в обморок не падаю, такая она вонючая. Есть эту похлёбку противно. Ты видишь, я почти не ем, а ребята и такой рады, добавки просят. — Люся перевела дух. — Так и будет сосать нас Эльза Карловна, как паук!

— Ничего, Люся! Наши всё равно придут, тогда за всё отплатим.

— Придут? Ты веришь? — почти вскрикнула Люся.

— Верю. Если бы не верила, я бы не жила. — Голос Шуры дрогнул.

— Но почему же они не идут сегодня, сейчас?

— А может быть, и сейчас идут. Ты ведь не знаешь.

Долго об этом говорили, и Шура закончила:

— Дождёмся…

— Это верно, — согласилась Люся. — А-ах… хоть бы пришли поскорее! — Она прижалась к Шуре и крепко обняла её. — Вот тогда бы мы показали этой «фрау», этому Штейнеру, всем фашистам!

Сон, наконец, одолел девочек. Аня спала очень тревожно: вздрагивала, что-то бормотала во сне.

Работая с утра до тёмной ночи, девочки нередко так и засыпали, не успев закончить задушевный разговор…