Повести и рассказы писателей ГДР. Том II - [2]

— Два-ноль.

— Надеюсь, в нашу пользу?

— В их.

А в чью же еще? И будто он ходит туда ради счета. А может, она все же подсмеивается над ним? Трумпетер обычно говорил: собираясь забить гол, наша команда сообщает об этом противнику по телефону.

Сегодня же лучше промолчать. Проигрывать тоже нужно уметь. Даже если это случается три раза кряду. Золотые слова, хотя, правду сказать, мало кому это удается. Легче всего мы переносим неудачу противника, тут уже ничего не поделаешь.

Итак, на столе кипа тетрадок, а рядом ребячьи рисунки размером в почтовую открытку, и на всех один адрес: Государственная тюрьма, Афины, Греция. Цветы Теодоракису. Ученики Ханны рисовали их на уроках, а многие еще и дома. Вышло по полдюжины чуть ли не на каждого. Итого на школу — полтысячи. Наплевать, как поступит с открытками этот Паттакос или кто-нибудь из его клики, главное, дети рисуют их, а в Греции их будут получать. Каждый день, и все разные. Очень красивые и чуть наивные. Цветы против тюремных решеток. Других людей, не Паттакоса, это определенно заставило бы задуматься. Итак, у Ханны еще куча работы. Но уходить отсюда не хочется. И он идет в комнату, к книжным полкам, и ищет, что бы такое почитать, что-нибудь новенькое, конечно, ну, с этим приходится повозиться. Нашел все-таки. Видно, Ханна ее только-только купила, и начало занятное. Манда-Гау. Небо стало почти белесым. Горделиво тянулись ввысь чахлые кустики, ревностно охраняя земную прохладу. Он заложил пальцем страницу и вышел.

Беттина прибежала к семи, но Томаса все еще не было. Стало быть, бассейн открыт до восьми. Пожалуй, в шестнадцать лет нужна воля, чтобы засветло, да еще в субботу отправиться домой. Что ж, стоит лишь вдуматься, и все на свете обретает свою причину. Ханна вносит чай, Беттина накрывает стол. Сыр, масло, рыбные консервы, помидоры, перец, лук, чеснок — значит, Беттина, если приметы не обманывают, задумала салат. Не было только колбасы, этого непременного блюда, ее никогда не бывает к ужину, когда хозяйничает Беттина. Но Трумпетер уже смирился со всеми новшествами. Даже с супом на завтрак и с горячим молоком. «Знай наших», — говорит Беттина. А тут еще господин Томас обзавелся подружкой в этом своем клубе парашютистов.

Глядите, вон под облаками болтается моя девчонка. Ну и времена, скажу я вам.

Смотреть за едой телевизор считалось смертельным грехом. И Трумпетер совершил его: ноль-один в пользу армейского клуба, да еще на собственном поле, это здорово успокаивает. Даже если Ханне именно в эту минуту важно узнать, забрал ли он у сапожника туфли. Богов делают из камня. Ганг, священная река, — и то из воды. Умные люди эти индусы. А судья, сами можете убедиться, в отличие от них строит воздушные замки.

Диктор вещал о победах на международных встречах, Беттина восторгалась платьем, которое выставлено в витрине: голубое букле, импорт, пятьдесят шесть восемьдесят.

Ну а Хайна?

— Так вы все-таки говорили с Ленертом?

— Ага.

— И что же?

То-то и оно: что же?

Ибо в конечном счете все не так-то просто.

Уже два года он в нашей бригаде, парень умелый, работящий, единственно, держится чуть особняком.

А тут вдруг в школе заметили, что пацаны его нечисты на руку. Дальше выясняется, что он пьет понемногу. Ну, семейная жизнь у него — это крест, все знают, но уж пусть сам расхлебывает. Бригадиру и без того забот хватает. Правда, Трумпетер пытался потолковать с ним, но он в ответ даже губ не разжал. Потом Зальцман говорил: «И ничего ты, милый мой, тут не поделаешь. Он, видишь ли, слабак, а не мужчина. Потому-то и с женой всякие сложности». Ладно, пусть так, но при чем тут бригада?

«Я подъезжал к нему раз, другой, — продолжал Зальцман, — все без толку, теперь я умываю руки. А тут еще эта история в школе. Можешь представить, каково ему в его шкуре». Трумпетер мог, но с трудом. Вот подбить своих парней на экскурсию — это пожалуйста; он мог справиться с тридцатиградусной жарой и морозами, да и с любыми прочими так называемыми трудностями тоже. Но такое! Ведь что получается: детьми займется школа, Ленертом — бригада, но разве проблема сводится к этому?

— Я думаю, — сказал Трумпетер, — что мы пересаливаем. Нет у нас права всегда и во всем лезть человеку в душу. Пусть сам ищет пути. И кончено об этом.

Беттина вряд ли поняла, о чем речь, впрочем, поручиться нельзя — в таком возрасте слышат, как трава растет.

А Ханна уже заговорила о другом. Разговор разговору рознь. Как и вечер вечеру. Правду сказать, он предпочел бы провести вечер по-другому, но как, он и сам толком не знает. Что-то я, видно, делаю не так. Пожалуй, мы оба делаем что-то не так. В других семьях стены трясутся, у нас — никогда. Что ж, чудесно. Но если в доме пресный покой, это отнюдь не то, что нужно. Как говорил тогда доктор — среднеарифметическое. Еще, чего доброго, он прав. Это было на лекции Культурбунда.

Именно тогда доктор утверждал: коллективу нужна семья, а уж любят, не любят — дело частное. Доктор — одна из тридцати семи местных знаменитостей, о нем никогда не знаешь, что он выкинет. Едет однажды на красный свет, ну а полицейский, естественно, кричит: «Куда, идиот!» Так доктор возвращается и говорит: «Запомните, любезный, кто здесь идиот, решаю пока что я». Это, так сказать, входит в круг обязанностей знаменитости, люди требуют этого. Итак, сказал он, брак — это не таинство, а одна из форм исполнения гражданского долга; что до любви, то она важна лишь постольку, поскольку способствует продолжению человеческого рода. Доказательства не нужны, достаточно вспомнить историю и различные общественно-экономические формации. Сейчас господствует моногамия, которую дополняют супружеская измена и отчасти проституция. Скорей всего, что-то изменится. Но как, судить не берусь, это вне моей компетенции. Вот тогда инженерша — муж ее строит высотный дом — и спросила: «А как же быть с Ромео и Джульеттой или, скажем, с Фиделио?» А он: «Милая, так то ж литература».