Повести и рассказы - [55]

— Вот и Генка. А ты боялась.

Светлана Борисовна, переваливаясь, как наседка, побежала открывать дверь. На пороге, как нахохлившийся под стрехой воробей, стоял мокрый Генка и счастливо улыбался.

Ночь. Большой город и тысячи огней: мерцающие неоновые вывески, названия магазинов, кафе, гостиниц, здание железнодорожного вокзала. Поодаль глаз Генки зацепился за широкую каменную лестницу, убегавшую к мокрой нарядной улице, где была школа, парк и виднелась крохотная площадь со скульптурным изображением, тоже умытая и отлакированная. Внизу проскакивали машины. Желтыми вспышками моргал на перекрестках светофор.

Генка погрузился в созерцание немого, необыкновенного города. Создавалось впечатление, что никто и никогда не любовался редкостной по выразительности ночной картины города. Плененный величественным зрелищем он с ногами сидел на подоконнике раскрытого окна в одних плавках, пожалуй с того момента, как прочитал по «Обществоведению» заданную тему, щелкнул выключателем, и невзначай взглянул в окно, и, очарованный, не мог оторваться.

«По какому же плану строили наш город? И вообще, хотелось бы узнать, как сумели вписать жилой массив в эту часть города? Будь моя воля, обязательно бы поставил памятник архитектору, а, впрочем, он сам себе это сделал. Свой памятник — в образе этих улиц».

Генка вдруг поразился. Так мало он знал в свои семнадцать.

«Но откуда выплывает эта страшная тревога? Я чего–то жду, терпеливо, упорно. Вероятно, это бывает после стрессов, а может быть в известные периоды жизни, когда пройден один этап, позади трудности, и тебе становится интересно, а новый еще не пришел и не выложил крепкий орешек — очередную загадку. Нет, я что–то не договариваю. Был поединок, летящая через весь зал маска, потом двор и компания. Знакомства. Были Леха, Филин, Лена…»

Он провел пальцем по влажному стеклу воображаемое «Лена».

С перекрестка утверждающе подмигнул глаз светофора.

«Да, я чувствую, что она не такая, как все, как многие мои одноклассницы по взглядам, по характеру, хотя в чем–то порой им подражает, взять хотя бы ее наигранно–кокетливый взгляд. Но она знает меру, когда нужно говорить «стоп» и кроме того не претендует на устранение моей индивидуальности. Не то, что Лера от Кости».

За стеной у соседей заплакал обеспокоенный чем–то ребенок.

Генка спохватился и снова посмотрел на нарядную улицу. Машины больше не появлялись, а светофор по–прежнему мигал. Из окна тянуло холодком, кожа на руках, точнее на кистях, посинела, и почему–то нестерпимо заболела голова.

«Кажется, я слишком часто в последнее время стал задумываться: заниматься самокопанием, как резюмировала бы Лера, к чему бесконечные вопросы? Что я хочу понять? Или может понять себя? Но это же невозможно, абсурд? Как я могу сделать это, если люди думают, переживают и не могут понять себя до самой смерти. Тьфу! Генка, тебе семнадцать, а в голову уже лезет всякая чушь. Сходи лучше на дискотеку».

В нем проснулись и яростно заспорили два непримиримых оппонента: один доказывал, что Генка одинок и надо срочно искать единомышленников, чтобы примкнуть и сообща пуститься в погоню за истинами. Другой — все начисто отвергал, доказывая обратное, что единомышленники в лице Лехи и Лены уже есть и, что мучительные сомнения вполне закономерны, потому что они свойственны всем. «А что значит пуститься в погоню за истинами? Спустись с небес, Генка. Вечный вопрос о добре и зле, о честных и нечестных поступках… Вчера, если судить с позиции Филина, в компании я поступил нечестно, Лена оказалась на моей стороне. Но ведь для Филина я не сделал ничего плохого, даже не сказал ни слова упрека, и тем более обидно, что Филин ничего не понял. Однако так получилось. А Васька Хомяков? Свои поступки, которые я оцениваю как нечестные, он оценивает наоборот и считает, что прав, потому что в нем, молодом крохоборчике, нуждаются…, а раз он выручает что–то достает, выходит — делает добро. Неувязочка?»

Он скользил взглядом по темным контурам комнаты. Из–за стены как будто выплывала физиономия Васьки Хомякова и чем–то напоминала ту, ухмыляющуюся, возмутившую до глубины души…

… Летом они с Костей подрабатывали на хозяйственном складе. Подкатывали тележку, грузили ящики, где вес брутто исчислялся трехзначными числами, и перебирали стекло, фарфор, чайные сервизы, хрустальные вазы — не сладко и пыльно. Зато в день получки Генка подпрыгивал от радости, что к маминому юбилею — сорокапятилетию преподнесет подарок: поделку своих рук и в нагрузку покупку, сделанную в магазине.

Улыбающаяся, грудастая продавщица, женщина лет двадцатичетырех, со вниманием выслушала запрос Генки и вытащила из–под стекла коробочку дорогих духов с изумительным рисунком и не менее изумительным названием «Желаю счастья», источавшую сумеречный запах. Генка осторожно раскрыл ее. И тут неподдельный восторг сменился разочарованием.

Девушка, извините. Но у вас один флакон светлый, а другой зеленый — явный одеколон. Да и на витрине оба флакона светлые.

— Много ты понимаешь, сопляк! — ее лицо из миловидного превратилось в уродливое.

— Я прошу заменить, — сказал он спокойным голосом. — И вообще я в этом хорошо разбираюсь. У меня мама работает в сфере торговли.