Повести и рассказы - [5]

Писатель любит своих героев, но рядом с героями подлинными, ставшими жертвой «культурной революции», он выводит и образы проходимцев, сделавших карьеру в годы всеобщей трагедии, или просто мелких людишек, мечтающих только о деньгах, вроде героя рассказа «Венгерский велосипед», получившего за полцены конфискованный у кого-то во время «культурной революции» велосипед и не понимающего, почему бывший владелец хочет выкупить его обратно за большие деньги (даже в конце рассказа, когда выясняется, что бывший владелец, как и сам Фэн Цзицай, прятал в раме свои сочинения, которые теперь изданы, он не может понять, что это и представляет для человека подлинную ценность).

Большинство рассказов и повестей Фэн Цзицая посвящено теме «культурной революции», но было бы неверно думать, что только она занимает писателя. Есть по крайней мере еще две темы, серьезно интересующие писателя. Первую из них можно было бы назвать по-китайски «лао-шао», то есть «стар и млад». Это рассказы о детстве, о тех воспоминаниях, которые остаются у человека с поры младенчества. Поход с нянькой в Храм богини — покровительницы мореходов (рассказ «Прогулка в храм»), первые размышления девятилетнего мальчика на вечную тему, что такое жизнь (рассказ «Загадка»), еще совсем неясное, пробуждающееся в сердце школьника чувство к сверстнице («Ранней весной») — вот темы этих милых, лирических в своей основе рассказов, напоминающих известные миниатюры Лу Синя, описывавшего свои детские впечатления.

Как-то во время работы над повестью о баскетболистах «Превыше любви» ранним утром Фэн Цзицай вышел на балкон и увидел бредущих по пустынному переулку старика и старуху. Это были его соседи, одинокие люди, с которыми он здоровался, перебрасывался парой слов, но никогда не задумывался об их житье-бытье. Но в тот момент эта картина одиноко бредущих по переулку стариков тронула писателя, родила в его душе какие-то неожиданные противоречивые ощущения. «То ли это было сочувствие, вызванное видом двух прижавшихся друг к другу легких, прозрачных теней, то ли какие-то душевные переживания или, может быть, любовь к жизни», — вспоминал впоследствии писатель. Факт тот, что он, прервав работу над повестью о спортсменах, написал трогательный рассказ об одиноких пожилых людях, которые хоть и бранятся и ссорятся, но любят друг друга и не могут обходиться один без другого («Старик и старуха»).

Мы говорили выше о повести «Крик», где герой — историк. Историком в какой-то период своей жизни волею судеб был и сам Фэн Цзицай. Он занимался новой историей, сбором материалов о народных восстаниях конца XIX — начала XX века, особенно событиями, связанными с его родным Тяньцзинем. Этот период истории продолжает интересовать писателя и сейчас. В 1981 году он издает небольшой роман «Волшебный фонарь» о подъеме женского движения в Китае в самом начале нашего столетия, а в 1984 году публикует в журналах новую повесть — «Волшебный кнут».

«Волшебный кнут» — произведение необычное. Не успело оно появиться на страницах журнала «Сяошоцзя» («Прозаик»), как сразу же вызвало многочисленные отклики в печати. Действие повести происходит в Тяньцзине на рубеже XIX и XX веков, но назвать «Волшебный кнут» просто произведением историческим едва ли правомерно. Дело в том, что в последние два-три года в Китае широко издавались авантюрные романы традиционного типа о храбрых молодцах, знающих приемы ставшего модным на Западе традиционного китайского воинского искусства «у-шу». Романы эти, в большинстве своем созданные гонконгскими авторами, выпускались многомиллионными тиражами, их можно купить практически в любом городе, в любом газетном киоске. Это легкое чтиво, у которого есть свой массовый покупатель.

Именно эту модную тему затрагивает новая повесть Фэн Цзицая — произведение не совсем обычное для современной китайской литературы. Жанр этой повести определить нелегко. Сам Фэн Цзицай не считает ее «исторической в обычном смысле этого слова». Это попытка сплавить воедино элементы традиционного китайского авантюрно-рыцарского романа, романов бытописательского, фантастического и философского для того, чтобы создать новую форму повести, глубоко художественной, но одновременно вполне популярной и рассчитанной на вкусы массового читателя.

Во второй половине XIX века в Китае получил широкое распространение так называемый авантюрно-рыцарский роман. Рыцарский, конечно, не в том смысле, какой мы в него вкладываем, когда говорим о средневековой Европе, а скорее в смысле рыцарей зеленых лесов, благородных разбойников типа Робина Гуда. Эти удальцы в романах защищали обездоленных, убивали местных тиранов, но нередко выступали и на стороне правительственных войск, сражаясь с повстанцами. Они наделены удивительными способностями: могут поднимать огромные камни, голыми руками срывать железные засовы, бежать с небывалой скоростью, «взлетать» на стены и, уж конечно, фехтовать, владеть деревянным копьем или длинной палкой, кнутом, драться на кулаках, используя виртуозные боевые приемы. Это военно-фехтовальное искусство «гунфу» (у нас его часто неправильно транскрибируют с английского и произносят «кунфу») возникло в Китае очень давно, развивалось и совершенствовалось веками, став в последние годы необычайно популярным в Юго-Восточной Азии и на Западе во многом благодаря соответствующим (главным образом гонконгским) фильмам, так называемым «гунфупяр» — «лента гунфу».