Повести - [6]

Все девочки, когда шепчут, непременно кулак ко рту прижимают, глаза у них бегают, все лицо как-то перекашивается. А Талька Бой и рта рукой не прикроет и бровью не поведет, а кому нужно, тот все услышит.

Ева зажала бумажку в кулак и просит Чижа:

— Разрешите выйти!

Кивнул.

Ева прошла за досками. Талька стоит за доской и с досады кусает ногти. Ева дотронулась до Талькиной руки — и бумажка у Тальки. Талька сразу схватилась за мел, быстро застучала по доске.

Ева рада. У самой двери она даже подпрыгнула, потом присела и показала Чижу в спину длиннейший нос.

А девочки делают ей страшные глаза и чуть заметно на дверь показывают. Ева оглянулась.

Через стекло из коридора смотрит на Еву в упор высокая дама. Волосы у нее темные, с проседью, густые брови срослись, нос большой. И на носу пенсне с черным шнурочком. Начальница!

Ева даже выйти не посмела и тихонько побрела на место.

Доски повернули. На Талькиной доске огромный чертеж, точно ветряная мельница с распяленными крыльями: «И кто это придумал, что Пифагорова теорема похожа на штаны? — думает Ева. — Уж верно, мальчишки. Вот на мельницу похоже, это да».

Но вот наконец звонок. Сначала далекий, потом затрещал, все громче и громче переливаясь в пустом коридоре. Это бородатый швейцар, взбегая по лестнице с медным колокольчиком в руке, звонит, чтобы на все три этажа было слышно.

Девочки разом завозились на партах. Чиж отпустил Тальку кивком головы и чертит в журнале прямой угол и палочку, значит — 4.

И вдруг дверь распахнулась и в класс не вошла, а влетела Жужелица.

Девочки притихли.

Жужелица прямо к Чижу. Наклонилась над журналом и тычет пальцем в четверку Тальки Бой.

— Фальшь! — визгливо кричит Жужелица. — Единицу! Четыре вычеркнуть, поставить единицу!

А потом повернулась к Еве и говорит:

— А ты, Кюн, на большой перемене к начальнице в кабинет пойдешь!

Девочки толпой хлынули из класса в коридор. Ева хотела было подойти к Тальке Бой, но Козлова и Надя Смагина оттерли ее и подхватили Тальку с двух сторон под руки.

— Как ужасно! Как ужасно! — лепечет Козлова. — Уж если рыжая ввяжется…

— Вот уж медвежья услуга, — говорит Надя Смагина на и презрительно кривит губы.

И вдруг Талька Бой вывернулась от них, повернула к Еве румяное лицо и как хлопнет ее по плечу!

— Друг! — крикнула Талька Бой. — Не горюй!

Кабинет начальницы во втором этаже, прямо напротив лестницы. Желтая дверь внутри плотно завешена тяжелой портьерой. Учителя входят сюда только по делу и робко стучат. А девочки никогда не входят.

Когда на большой перемене Жужелица повела Еву по коридору к начальнице в кабинет, девочки смотрят на Еву во все глаза.

Ева вышла из кабинета начальницы растерянная. Во-первых, в табели за поведение — три. Еще ни у одной девочки в гимназии не было за поведение тройки. Четыре бывало редко-редко, но три — никогда. Всегда у всех — пять, пять, пять.

Счастье еще, что табель подписывает бабушка, а не папа.

Во-вторых, Ева не должна ходить ни в кинематограф, ни на вечеринку, ни на каток — никуда, пока не исправится.

А в-третьих, если еще раз Ева в чем-нибудь попадется, ее исключат. Так и сказала начальница: «ис-клю-чат». И еще сказала:

— Ваша репутация испорчена!

Что за странное слово «репутация»? И вообще странно. Кажется, ничего уж такого особенного не случилось. А как начальница начала пробирать — без крика, таким ровным, холодным голосом, и лицо у нее холодное, неподвижное, только на носу вздрагивает пенсне, — так Еве стало казаться, что она страшное преступление совершила.

Под конец начальница прицепилась к волосам. Все девочки гладко и скромно причесаны, а у Евы волосы во все стороны торчат. Но что же делать Еве с волосами, если густые они и сухие: чуть шевельнешь головой — они и взлетают. У других незаметно, а она рыжая — вот и заметно.

Всегда все тычут пальцами в Евины волосы. До самой смерти, кажется, не оставят рыжую девочку в покое.

В этот день из гимназии Ева пошла домой по другой дороге. Ева решила никогда больше не ходить через Пушкинский сад. Мальчишки, с которыми она дралась, наверное, караулят в саду, чтобы ей отомстить. Ева делает крюк по Дачной улице. Это тихая улица, дома прячутся за заборами в чаще высоких мохнатых пихт. Дачная улица оживляется только вечером, после семи, — городская молодежь собирается здесь на гулянье. Ходят медленно, по двое, по трое, а то и целыми группами взад и вперед. А днем — ни души.

Ева идет хмурая, зажав книги под мышкой, и палочкой ведет по заборам. Треск раздается на всю Дачную улицу.

Чуть ли не вдоль всей Дачной тянутся деревянные заборы, и вдруг попалась Еве железная ограда. Пышно разросся за оградой молодой ельник, засыпанный снежком. Дом двухэтажный, с террасой из разноцветного стекла.

Ева даже остановилась. Если из террасы в красное стекло смотреть, то снег будет красный, как от пожара. Дивно!

Вдруг калитка скрипнула. Вышел мальчик. Черная шинель, оранжевый кант, все медные пуговки аккуратно застегнуты. Воротник поднят, шея обмотана теплым шарфом.

Ева заглянула ему в лицо и обомлела — лицо белое, на переносице срослись темные брови. Это тот самый, которого она треснула книжками. Нечаянная встреча! Ведь подумать только — три версты сделала лишних, чтобы с ним не встретиться, а вот столкнулась нос к носу.