Повести - [43]

Шрифт
Интервал

— Ишь пристал! — не выдержала Тарадра. — Чего ты привязался? Да вы тут хоть передеритесь меж собой, а он чужой человек!

— Мы знаем, что чужой. Только тебе он, видно, свой…

— Вместе градусы выжимают!.. Примак — пришей кобыле хвост!.. — выделялись в общем шуме голоса.

И тогда произошло чудо: Копейка встал и заговорил.

— Вы надо мной, товарищ Шарейка, зря насмешки строите, — сказал он, поглядывая исподлобья. — Я всегда говорил и теперь говорю, что в колхозы вступать надо. Колхозы везде, и такой есть порядок советской власти.

— Ну вот видишь, — поддержал его Шарейка. — Как батюшка говаривал: «И отверзлися небеса, и послышались голоса!» Все твои свояки, Копейка, говорить, конечно, не будут. Пан Шпек, я гляжу, на двор потихоньку подался. Как раз теперь ему приспичило. Зато Ганна Носик скажет нам веское словцо. Как там, Ганночка, по священному писанию, скоро будет война?

Ганночка, мать эсэсовца, сидела рядом со своим Якубом, сложив руки с видом святой невинности.

— Напрасно ты, Ленечка, зря поклеп возводишь. Сучок в глазу ближнего видишь, а в своем и бревна не замечаешь. Мы никогда против никакой власти не шли: святой апостол Павел сказал, что всякая власть от бога есть. То же самое, Ленечка, и колхоз — послал нам господь испытание, даст силы и перенести его.

— А, что, нарвался? — злорадно выкрикнула Тарадра. — Уже и на бога руку поднимаешь! Отсохнет!

— Да-а, да, — покачал головой Шарейка. — Сучок в вашем глазу есть. Здоровый сучок! Слепнет где-нибудь в погребе сидючи. Или, может, ягодки в лесу собирает под снегом!..

Тогда совершилось еще одно чудо: «святая Ганночка» спустилась с небес на землю.

— Видел ты его?! — кричала она, вскочив с места. — Чего ты цепляешься к невинной душе, чтоб тебя на кол нацепило, чтоб… Я свои глазыньки по нем выплакала, хомут ты несчастный! Господи, господи! Один ты, создатель, все видишь!

— Тоже слезу проливает, полицейская шкура!

Это сказал мой зять.

— Правильно, Миша, — поднял руку Шарейка. — Знаем мы, какая власть была для них от бога! Еще только Бобручихи не хватает для полного комплекта. Молится дома — беды у бога на нашу голову просит. Правду я, Миша, говорю?

Михась подозрительно глянул на Шарейку.

— А ты меня, пожалуйста, — сказал он, — сделай милость, в эту компанию не мешай. Я кровь проливал за советскую власть.

— Браток, Михась, — удивился Шарейка. — Да кто ж тебя, Миша, станет с ними мешать, что ты выдумал? Я — да тебя?..

Тут я не сдержался:

— Михась, а ты сегодня заявление напишешь? Пойдешь вместе с нами в колхоз?

Михась еще подозрительнее глянул в мою сторону.

— Ты, шурин, — сказал он, — делаешь свое дело, ну и делай. А у меня своя голова на плечах. Кто хочет идти, пускай идет, а я живу за рекой…

Народ захохотал. В общем веселом шуме слышались голоса:

— Мостик, мостик ему проложите! Паром! За границей живет человек!

Валя смеялась вместе со всеми. И правда же, глупость отколол! Сказал бы еще о том, что инвалид, а то: «живу за рекой»! Она смеялась, а Михась посмотрел на нее, отвернулся и не произнес больше ни слова.

Шарейка еще раз спросил:

— Кто хочет сказать, товарищи? Никто не хочет?

Тогда встала старая Зозулиха.

— Почему, Левонка, никто? Сказала бы и я, да не выйдет у меня так складно.

— Как, тетка, скажете, так и будет хорошо. Говорите!

— А что тут много говорить? Бывало, человек — к примеру, мой покойник Макар или я сама — жил и на солнце взглянуть боялся. А теперь вон у меня весь двор бревнами завален. В новой хате буду жить. А через кого? Через нашу власть, через добрых людей. И чтоб я тут еще раздумывала!.. Володька, иди-ка, внучек, сюда!

Она сказала это, обращаясь в тот конец, где на передних лавках сидела молодежь, комсомольцы. Володька Цитович — тот самый, который выступал в роли Якима Сороки, — по своему обыкновению, и тут покраснел.

— А зачем туда? — спросил он, вставая. — Вы сюда идите. Здесь и бумага и стол.

— А ведь и правда, внучек, правда! — заторопилась старуха, пробираясь между лавками.

Клуб загудел.

— Здорово, а? — чуть не кричал мне в ухо Воробей.

Заболотье писало заявления в колхоз.

Не успел Володька присесть к столу, как встал со своего места и подошел к нему Синица, за ним Семениха, Чижик…

— Дядечка! — засмеялся Володька. — Так я ж тут с вами один пропаду!

Старик Ячный, сидевший за столом президиума с туго обмотанной платком шеей, сказал или, вернее, просипел:

— Тавай, прат, я помоху, что ли?.. Хорло у меня сехотня схватило — хоть пери та плачь!..

Он сошел со сцены к столу, где примостился Володька, молча надел очки, взял второе перо и, поглядев на выстроившуюся очередь, поманил пальцем Чижика:

— Ити, прат, Смитрок, сюта.

— Глянь, святая шатия пошла! — толкнул меня Кастусь.

И верно: к очереди, собравшейся возле стола, присоединился молчаливый Якуб Носик, а перед ним стоял наш католик Шпек.

— Еще одного не хватает для ансамбля, — засмеялся Кастусь. — Сейчас Бобрук сунется… А что, не говорил?

Старый кулак, мрачно сидевший где-то позади, за спинами всего «вражьего стана», поднялся и, держа в правой руке свою лохматую овчинную шапку, тяжело ссутулившись, направился к столу.

— Погоди, пусть подойдет к твоему отцу, — сказал я Кастусю. — Будет маленький спектакль.


Еще от автора Янка Брыль
Я из огненной деревни…

Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план „Ост“». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии.


Иду в родное

Сборник рассказов белорусского писателя Янки Брыля из книги "Иду в родное". Рассказы тематически охватывают разное время — от довоенных лет до сегодняшнего дня.1. Ты мой лучший друг.2. Мать.3. Один день.4. Лазунок.5. Снежок и Гуленька.6. Галя.7. Осколочек радуги.8. Тоска.9. Звезда на пряжке.10. В глухую полночь.11. Глядите на траву.


В Заболотье светает

Янка Брыль — видный белорусский писатель, автор многих сборников повестей и рассказов, заслуженно пользующихся большой любовью советских читателей. Его произведения издавались на русском языке, на языках народов СССР и за рубежом.В сборник «Повести» включены лучшие из произведений, написанных автором в разные годы: «Сиротский хлеб», «В семье», «В Заболотье светает», «На Быстрянке», «Смятение», «Нижние Байдуны».Художественно ярко, с большой любовью к людям рассказывает автор о прошлом и настоящем белорусского народа, о самоотверженной борьбе коммунистов-подпольщиков Западной Белоруссии в буржуазной Польше, о немеркнущих подвигах белорусских партизан в годы Великой Отечественной войны, о восстановлении разрушенного хозяйства Белоруссии в послевоенные годы.


Осколочек радуги

Белорусский писатель Янка Брыль детство и юность прожил в Западной Белоруссии, до сентября 1939 года находившейся в пределах бывшей буржуазной Польши. Деревенский пастушок, затем — панский солдат, невольный защитник чужих интересов, создавая теперь, в наши дни, такие произведения, как повесть «Сиротский хлеб» и цикл рассказов «Ты мой лучший друг», думал, конечно, не только о прошлом… В годы Великой Отечественной войны, бежав из фашистского плена, Янка Брыль участвовал в партизанском движении. Рассказы «Мать», «Один день», «Зеленая школа» посвящены простым советским людям, белорусским народным мстителям, обаятельным, скромным и глубоко человечным. К этим рассказам примыкает и рассказ «Двадцать» — своеобразный гимн братству простых и чистых сердцем людей всей земли. Остальные рассказы сборника — «Ревность», «Осколочек радуги», «Тоска» и «Надпись на срубе» — повествуют о радостях мирного труда, о красоте белорусской природы, о самой высокой поэзии жизни — поэзии детства.


Рекомендуем почитать
Горе

Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.


Королевский краб

Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.


Скутаревский

Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.


Красная лошадь на зеленых холмах

Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.


Моя сто девяностая школа

Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.


Дальше солнца не угонят

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.