«Повесть временных лет» как исторический источник - [37]
Следует отметить, что впервые со всей определенностью о западной «прародине» «словен новгородских» с точки зрения лингвистики высказался еще в 1919 г. Н. М. Петровский, который продемонстрировал западные элементы в древненовгородской письменности и заявлял по этому поводу:
«Заселение Новгородской области соседями — западными славянами из нынешней восточной Германии — кажется мне более возможным, нежели предполагаемый Шахматовым кружной путь — из Повислинъя к устьям Дуная, а затем обратно на север, вверх по течению Днепра. Если западнославянские особенности в языке новгородцев Шахматов объяснил тем, что этому племени приходилось по дороге на север пробиваться через ляшскую среду, то с неменьшей вероятностью можно предположить и западнославянскую основу в новгородском населении, оставившую свои следы в языке I Новгородской летописи и некоторых других памятников»[173].
Эти открытия, кардинально изменившие прежние представления об истории освоения и развития северорусских земель[174] и демонстрирующие не ослабевающие на протяжении столетий торговые и культурные связи новгородцев сначала с вендами-ободритами, а затем и возникшими на их землях северогерманскими торговыми городами, заставляют вспомнить о попытках С. А. Гедеонова (а позднее А. Г. Кузьмина) связать первых византийских «вэрингов» с вендскими «варангами». Собственно говоря, при полном смысловом тождестве северо-германского «warang» и греческого «vaering» споры историков и филологов упирались в вопрос о происхождении отмеченного греческой формой
Столь же любопытно известие арабского писателя XIV в. Димешки, приведенное Гедеоновым, о «большом заливе, который называется морем варенгов. А варенги суть непонятно говорящий народ… Они — славяне из славян». На берегах этого моря, говорит тот же автор, кроме «варенгов-славян» живут и «келябии», т. е. «колбяги/кульпинги»[175], предстающие еще одной загадкой, синхронной с «варягами», с которыми «колбяги» соседствуют как в Византии (хрисовулы, приводимые В. Г. Васильевским), так и на страницах Правды Руской.
Однако наиболее интересной находкой Гедеонова оказалось слово warang, означающий ‘меч’, ‘мечник’, ‘защитник’, которое обнаружено им в балтийско-славянском словаре древанского наречия, опубликованном И. Потоцким в 1795 г. в Гамбурге[176]. Если вспомнить, что через территорию вендов проходили древнейшие пути, связывавшие славянское Поморье с низовьями Дуная, которыми одинаково пользовались все жители берегов Балтики, двигавшиеся в Константинополь через земли вендов и Саксонию, о чем прямо пишет В. Г. Васильевский[177], то изменение скандинавского vaering, др.−верхне-германского warjan или готского varjan[178] в виндальское warang могло произойти вполне естественно.
Описанная ситуация дает возможность проследить трансформацию представлений от др.−герм. wara (‘обет’, ‘присяга’, ‘клятва’), о чем писал А. А. Куник в «Дополнениях» к «Каспию» Б. А. Дорна[179], производя отсюда waring, т. е. ‘ротник’[180], поскольку тот приносил эту клятву на своем мече, к собственно «мечу», который в период, предшествующий наплыву скандинавов в Константинополь, мог стать отличительной чертой императорских «варангов», т. е. ‘меченосцев’. Поэтому, не соглашаясь с В. Г. Васильевским в определении последним «варангов» как скандинавов, Гедеонов очень точно указывает на тот факт, что классическое оружие викингов, двуострая секира, отмечено греческими авторами только у специального отряда «секироносцев», в то время как предшественники «варангов», соответственно своему имени, вооружены мечами, и в качестве примера приводит содержащееся в трактате De ceremoniis aulae Bizantinae Константина Порфирогенита описание приема тарсийских послов в 946 г., на котором присутствовали «крещенные росы», вооруженные щитами и «своими мечами»[181].
С этих позиций можно понять автора ПВЛ, работавшего в первой половине XII в. (или еще позже), чьей руке принадлежат обширные вставки в этногеографический очерк недатированной части ПВЛ, который разместил «варягов» не только на берегах Балтийского («Варяжского») моря «до англян», отражая реальную ситуацию, но и показал их наличие на северо-восточных берегах Черного моря в соответствии с византийской традицией (Причерноморская или Таманская Русь). Последнее особенно интересно как потому, что позволяет датировать предложенную летописцем картину расселения народов и племен Восточной Европы серединой или второй половиной XII в., а не более ранним временем, так и потому, что поднимает вопрос о возможной зависимости ПВЛ не только от собственных русских источников, но и от византийских хроник, так называемого текста Кедрина-Скилицы, до сих пор не привлекаемых при анализе текстов ПВЛ.
