Повесть об Остролистном холме - [34]

Гарри, точнее, Гарри Лэм, был королевским коронером[6] Озерного края.

— Вы правы, — согласился Майлс. — Дам ему знать завтра утром.

Коронеру надлежало тут же собрать присяжных и предложить им вынести один из трех вердиктов: убийство, самоубийство или несчастный случай, а если свидетельства и улики окажутся недостаточными для определенного вывода, то присяжные вынесут так называемый открытый вердикт, в котором устанавливается причина смерти, но не указывается, наступила ли она в результате убийства, самоубийства или несчастного случая.

Доктор закрыл простыней лицо Бена Хорнби.

— Увы, — сказал он печально. — Бен Хорнби не всегда умел ладить с людьми, у него было мало друзей, но человек он был хороший.

Майлс кивнул. У него было мало друзей.

Но враг определенно был.

14 К поискам присоединяется профессор

К тому времени, когда Табиса, Пышка и Плут отправились, наконец, к Остролистному холму, тьма основательно сгустилась. Когда они взобрались на холм и приступили к поиску овец, луна еще не поднялась, но звезды сияли словно небесные маячки. Во главе поискового отряда по каменистой тропинке шел Плут — как-никак свободный пес, немало побегавший по окрестностям, куда больше чем две деревенские кошки. В конце концов, Плут хорошо знал эту местность, был знаком с самими овцами, а потому преисполнился уверенности, что под его руководством они быстро достигнут цели и отыщут Изабеллу, Принцессу и ягнят.

Но его надежды не оправдались. Они взобрались на самую вершину и кричали во весь голос, они обошли холм с разных сторон, добежали даже до края мрачного Кукушкина леса, где непроницаемой стеной высились темные стволы, но ни овец, ни ягнят так и не нашли. Луна окутала луга серебристой прозрачной вуалью, и они, признав свое поражение, пустились в обратный путь вниз по извилистой тропе.

— Это ты во всем виноват, Плут, — ворчала Пышка; острые камни ранили ее лапки. — Мог бы сразу выведать у Изабеллы все, что ей известно.

— Пышка абсолютно права, — мрачно заметила Табиса, останавливаясь, чтобы перевести дыхание. — Нам бы тогда не пришлось сюда тащиться, и мы бы уже знали, что на самом деле произошло с Беном Хорнби.

— Да бросьте вы, — устало отмахнулся от них Плут. — Даже успей я задать ей вопрос, кто может поручиться, что в ответ я услышал бы что-либо путное. Сами знаете, до чего овцы пугливы и тупы. Просто чешут языком, никакой четкости в изложении фактов.

— А так у нас вообще нет никаких фактов, — недовольно сказала Табиса. — Как ни крути, Плут, а ты…

Последние слова Табисы утонули в оглушительном шипящем звуке, который обрушился на них сверху, и над их головами нависла грозная тень, снабженная когтистыми лапами.

— ФИЛИН! — завопила Табиса в панике и мгновенно нырнула в кусты, окаймлявшие дорогу. — Спасайтесь!

Послышался тяжелый удар, и стоявший поблизости дуб, казалось, дрогнул, когда на его сук опустилась огромная птица. Сложив крылья, она издала пронзительный крик:

— Чьи там у-у-уши? Всем стоять! У-у-у-ши чьи?

Захваченный врасплох, Плут распластался на скале и закрыл глаза лапами. Табиса уже успела затаиться под кустом жимолости, так что отдуваться за всех троих пришлось Пышке. Она собрала все свое мужество и почтительно ответила, стараясь унять дрожь в голосе:

— Наше почтение, профессор. Это Пышка, Табиса и Плут, мы из Сорея. Надеюсь, вы в добром здравии.

Профессора — а это был не кто иной, как профессор Галилео Ньютон, доктор философии, очень старый и очень крупный рыжий филин, — знали все животные Межозерья, да и многие из Большой Родни. Он жил в полом стволе огромного бука в Кукушкином лесу, в том месте, где этот лес начинает крутой спуск с Клайф-Хайтс к самому краю озера Уиндермир. Профессор пользовался международным признанием за свои труды в области небесной механики, в особенности же в том разделе этой науки, который имеет отношение к ориентированию по звездам. Для такой славы имелись все основания, ибо от полуночи до рассвета Галилео Ньютон неизменно обозревал небосклон в телескоп, установленный в обсерватории на верхушке его дерева, и делал соответствующие записи в журнале наблюдений.

Кроме того, профессор имел репутацию серьезного исследователя в ряде прикладных отраслей естествознания; сферой пристального интереса Галилео Ньютона были ночные повадки и вкусы чешуйчатых, пернатых и пушистых животных — мы имеем в виду его пристрастие к экспериментальным работам, позволяющим выяснить, каковы упомянутые животные на вкус. Этим исследованиям он посвящал часы от заката до полуночи, рея высоко над полями и лесами. Ничто в Межозерье не могло ускользнуть от его внимания — по крайней мере, сам профессор был в этом уверен.

— Кто вы такие, мне и без тебя прекрасно известно, — недовольно процедил Галилео Ньютон. — Я хочу-у-у знать, почему-у-у вы, деревенские, болтаетесь по Остролистному-у-у холму-у-у в глу-у-ху-ую ночну-у-ую пору-у. — Филин повернул плоский диск своего лица, и его глаза полыхнули зеленым огнем. — Что у-у-у вас ту-у-т за дело?

Плут поднялся на ноги и вильнул хвостом — теперь, узнав, кто к ним обращается, он почувствовал себя немного смелее. Профессор был птицей суровой, дерзости не терпел и без колебаний пускал в ход мощные когти и острый клюв, но он же мог оказаться полезным и посодействовать их поискам.