Повесть об Афанасии Никитине - [33]

Побеждает несгибаемая воля. И третье море — Черное море — позади. Под ногами хрустят поросшие полынью пески Крымского берега. Балаклава, Гурзуф, Кафа… Ну, теперь уж, наверное, самое страшное не повторится! Только бы хватило силы дойти до Твери! И не обронить, не выпустить из слабеющих рук заветной тетрадки!

В МОСКВЕ

Перенесемся в Москву.

При московском великом князе Иване III состоял помощником по письменной части не старый еще, но опытный дьяк Василий Мамырев. Толковый и исполнительный деятель этот занимался не только текущей перепиской — он участвовал в строительстве городов, в частности, ему было поручено великим князем отстроить город Владимир. Мамырев интересовался и исторической наукой, в тех ее формах, которые были возможны для его времени. Под руководством Василия Мамырева составлялась летопись (сборник исторических материалов). Это была сводка заметок, наблюдений и воспоминаний об исторических событиях XV века. Материалы для этой работы составитель получал из разных рук; иные разыскивал сам, другие приносили ему добрые люди. Вот так однажды смоленские гости (купцы), приехавшие по делам в Москву, принесли дьяку Мамыреву любопытные тетради. Тетради эти были все заполнены одним почерком, и содержались в них чьи-то записки — описание какого-то путешествия в Индию.

Об Индии в то время было известно очень мало. У Мамырева проснулось любопытство:

— Чьи тетради-те?

— Тверитин написал. Афанасий Никитин сын. Купец тверской, — ответили смоленские гости.

— Сам писал? Своею рукою?

— Своею. Его рукой писаны все тетради. Пока не помер, все писал, — сообщали смоляне.

— А помер когда? — осведомился москвич.

Гости позамялись.

— Недавно. Шел от Индийской земли и, не доходя Смоленска, преставился, — подал голос один гость помоложе.

— А когда он на Индию ходил?

— Там написано, — неуверенно ответили смоленские.

Дьяк полистал тетрадь.

— Тут сказано — пошел со Василием с Папиным. А когда это было?

Никто не знал. Дьяк Мамырев встал и вышел в соседнюю горницу приказной избы (канцелярии), где хранились дела и бумаги прежних лет.

Вернувшись, он сказал:

— По справкам оказалось: был Василий Папин послан от великого князя московского к Ширван-шаху персидскому с кречетами. Отвозил подарок от великого князя. А было это за год до Казанского похода. — Подумал, подсчитал и объявил: — Стало быть, пробыл сей Афанасий Тверитин в Индии примерно четыре года. Весьма любопытно, чего он там навидался и о чем написал.

— Всякого навидался, — неопределенно ответили гости. — Обо всем написал.

— А не привез он с собою товару? Хоть горсточку на образчик? Добра после него не осталось ли? Кулька либо вьюка какого?

— Нет, ничего. Голый пришел. В чем помер — в том и схоронили. Не оставил ничего, окромя писания этого, тетради.

— Четыре года в Индии был и добра не нажил! Плохой, видно, купец. — Удивлялся дьяк. — Может, клад где закопал? Не каялся перед смертью? Не указывал места?

— Ничего не указывал. Помер в жару, в бреду.

— Кто был при сем? Да не бойтесь вы, говорите!

— Я был до смерти при нем. Я ему и глаза закрыл, — неохотно отозвался смолянин помоложе.

— Так ничего дельного и не сказал? — допытывался дьяк. — Чем хоть бредил-то он, припомни?

— Дельного не сказал ничего. А бредил невнятно. Словно бы и не по-русски. Все больше карму какую-то поминал. Индийская девка, что ли. Утопилась, что ли, она.

— Непутево жил, непутево и помер, — наставительно вымолвил дьяк. — За три моря ходил, а, кроме индийских девок, ничего не высмотрел.

— Изволь, ваша честь, поглядеть тетради-то, — возразил молодой смолянин. — Там немало указано про индийский торг. Какие индийские товары пригодны для русского торга.

— Вон что! — глаза у Мамырева блеснули. Он еще раз перелистал тетрадь.

— Правда твоя!

— «А до Цейлона идти морем два месяца. В Шабате же родятся шелк, фарфор, жемчуг, сандал… В Каликуте родятся перец, мускат, гвоздика… Почку алмаза продают по пять рублей, а очень хорошего — по 10 рублей… А от Шабата идти посуху 10 месяцев, а морем 4 месяца на больших судах…» — с удовольствием медленно читал Мамырев. Он благодушно погладил свою недлинную русую бороду.

— Что ж, нам это годится. Ну, спасибо, честные господа, что потрудились — привезли сие рукописание. И от великого князя будет вам благодарность. Доложу ему. Почитаем, а если что путное найдем, — перепишем.

И по распоряжению дьяка Мамырева приказные писаря переписали тетради Афанасия Никитина в Московскую летопись под 1475 годом.

Через триста пятьдесят лет эту летопись (называемую Троицкой) нашел крупнейший русский историк начала XIX века Н. М. Карамзин, работавший в то время над своей многотомной «Историей государства Российского». И тогда получило широкую известность «Хождение за три моря» Афанасия Никитина — трудовой подвиг мужественного, умного и бескорыстного путешественника.