Повесть о юных чекистах - [49]

Как и предполагал Бардин, через два дня они были дома.

* * *

— Ну, теперь, Костик, будем отдыхать, — заявил на второй день после приезда Бардин. — Разбери только вот эти дела, — он дал Косте две увесистые папки, — а я денька два займусь с Яном Вольдемаровичем, а потом подумаем, что нам делать.

Через день, во время обеда, он спросил Костю:

— А не прокатиться нам, товарищ Горлов, на недельку в Гонки?

— Зачем? — спросил Костя. — Опять банда?

— Почему банда? — удивился Бардин. — У тебя после Тамбова одни бандиты на уме. Устал я! Да и ты не меньше. Вчера Ян Вольдемарович смотрел, смотрел на меня, потом спросил: «Устал, Кирилл?» — «Немного, — говорю, — устал!» — «Вот и отдохнуть надо немного! Хотя бы неделю, но так, чтоб никаких служебных разговоров, бандитов и телефонных звонков. Только свежий воздух, солнце и хорошее питание три раза в день. Я ведь знаю, как ты здесь питаешься. Наспех, а вечерами всухомятку».

Попробовал я отшутиться, говорю, обедаю всегда плотно, а вместо ужина можно хорошо выспаться!

«Этот рецепт, — говорит он, — я слыхал в цирке, давали такие советы клоуны Бим-Бом. Словом, не будем переливать из пустого в порожнее. Бери Костю Горлова и уезжайте на неделю. Чтоб с завтрашнего дня я вас в управлении не видел! Рекомендую прокатиться в Гонки. Недалеко, всего тридцать верст, река, песчаный берег, а главное, в селе хороший заезжий двор и кооперативная столовая».

Что ж! Давай завтра к обеду махнем. Пойдешь завтра с утра в эскадрон, пусть дадут тебе одноконную бричку, ту, что захватили у банды, она на хороших рессорах. Коняку пошустрей, попону и пуда полтора-два овса. Доволен?

Еще бы не быть довольным! До конца дня Костя привел в порядок свое «чистописание», спрятал в шкаф разложенные на столе папки, а в эскадрон направился утром.

Передав распоряжение Бардина комэску, Костя осмотрел бричку, выделенную им лошадь, сбрую и получил мешок овса. В полдень они с Кириллом Митрофановичем выехали в Гонки.

* * *

Стояла теплая сентябрьская погода. Сады в Гонках ломились от фруктов, на окрестных бахчах лежали невероятной величины арбузы, золотились дыни. До этого времени Костя не видел такого изобилия плодов и уж во всяком случае не ел столько, сколько они с Бардиным съедали ежедневно. Неделя прошла совсем незаметно.

Они отдохнули и отоспались, как сказал Бардин: «На полгода вперед».

Кирилл Митрофанович повеселел. Снова стал напевать или насвистывать песенку «Шарабан», что всегда сопровождало его хорошее настроение. Был там такой припев:

Ах, шарабан, мой шарабан!

Колчак — правитель-шарлатан…

В дни неудач или каких-нибудь неприятностей он обычно ходил по кабинету, мурлыча себе под нос:

…Впереди скромный гроб,

Позади черный поп!..

Костя уже знал, что в это время к нему с вопросами лучше не обращаться. Ответ был известен заранее: «Думать надо, не маленький!» или «Почитай памятку!». Правда, там насчет вопросов не было ничего сказано, но, очевидно, Кирилл Митрофанович имел в виду совет: «Прежде чем говорить, надо подумать!». Случалось и такое. Он поет-поет про «гроб — поп», потом подойдет, ответит на Костин вопрос и добавит: «Ты, палка-махалка, извини, что сразу не ответил. Думал о другом… Ты не сердись!».

Время шло, и Костя совсем забыл, что срок их отпуска кончается. Вечером, как обычно, они сходили на реку, поплавали, а потом, лежа на теплом песке, Бардин потянулся, вздохнул.

— Эх! Коротка неделя. Нам ведь завтра домой. Давай по такому случаю последний разок выкупаемся, а на зорьке покатим домой.

* * *

Костя отвез Бардина в Управление, сдал в эскадроне бричку и лошадь, а когда пришел на работу, узнал новость.

Кирилла Митрофановича и его вызывали в Москву. Зачем, в вызове не сообщалось, а только указывалось: «…прибыть 5 октября к 12 часам». До срока оставалось три дня, и на следующий день они выехали. В пути Бардин пугал Костю:

— Ну, готовься! Вмажут нам за Антоновых по первое число! — И загадочно улыбался. Видимо, он знал, зачем их вызвали. Только когда уже начались пригороды Москвы, он сказал:

— Не дрейфь, палка-махалка! Будут нас награждать, а раз вызывают в Москву, то, наверное, к Феликсу Эдмундовичу или к Менжинскому.

После этого сообщения Костя заволновался, а когда поезд остановился у перрона Курского вокзала — заробел. «Шутка сказать, к самому Дзержинскому! А вдруг он посмотрит на меня и скажет: „Что это за шкет? Почему держите такого на службе в ГПУ? Уволить!“ Не надо было мне ехать, — думал Костя. — Если нас будут награждать, то зачем для этого ехать в Москву? Награду смог бы выдать на месте начальник Тамбовского ГПУ или наш Ян Вольдемарович. Так ведь было несколько раз. Собирали всех сотрудников, Ян Вольдемарович говорил речь и вручал награды: оружие с надписью, грамоты, часы, а чаще всего кожаные костюмы. Потом оркестр играл туш, и все шли в столовую на торжественный ужин или обед, вся торжественность которого заключалась в добавлении к обычному рациону компота или чая с сахаром внакладку».

В Москве Костя был первый раз. После тихого украинского города его оглушил московский шум, дребезг трамваев, крики мальчишек, торговавших папиросами на площади перед вокзалом, и зазывания извозчиков: «Пожалуйста! Прокачу на рысаке!».