Повесть о ясном Стахоре - [18]

Побочь со старшим сидели одетый в длинную неопределенного цвета рубаху седоусый слепец и рыженькая девочка, лет семи-восьми, – вероятно, поводырь. За ней бледнолицый горбун, еще какие-то калеки, рассмотреть которых Савва не успел.

Наполнив кружку вином, старший поднялся на ноги. Все затихли, приготовившись слушать. Старший с улыбкой обвел взглядом собратьев и, остановившись на одном, поклонился:

– Виншую вельможного пана, высокородного шляхтича Якова!

Маленький косоглазый Яков, одетый в выгоревший на солнце подрясник, видно, не ожидал приветствия. Не успев проглотить кусок пирога, он вскочил, громко икнул и, торопясь ответить, подавился. Выпучив глядящие в разные стороны глаза и разводя руками, он с трудом произнес:

– Дзяк… дзяк… кх… кх… э… э…

Этого Стахор не смог выдержать. Громко засмеявшись, он показался из-за ствола дерева.

– Чужой! – испуганно крикнула девочка-поводырь.

Стахор прыгнул назад, к отцу, намереваясь скрыться.

– Стой! – властно остановил его старший.

Теперь Стахора видели все. Его и шагнувшего к нему из-за дерева Савву.

Жабраки смотрели на нежданных гостей удивленно и недоверчиво.

Каждый из них знал, как нехорошо показываться на людях нетрезвому. Жабраки, лирники, старцы должны были соблюдать духовную чистоту, вести образ жизни строгий, чтобы не уронить особого звания в глазах простолюдинов. Пьяный, загулявший старец – было явление редкое и для народа отвратительное. Вот почему, собираясь в дни праздников на братскую пирушку, жабраки уходили далеко от селений либо искали такое уединенное место, где глаз постороннего не мог бы видеть их человеческую слабость. Ну, а если случалось оказаться нежданному гостю, тогда сделать надобно так, чтобы он и сам выглядел не лучше.

Покинув круг, к Савве подошел старший. Некоторое время он молча, прищурив глаза, смотрел то на Савву, то на Стахора, потом поклонился и тихим добрым голосом попросил:

– Кали ласка, до нас, просим почастоваться.

– Просим, кали ласка, – вслед за ним повторили старцы.

– Кх… кх… – снова закашлялся подавившийся косоглазый; сосед стучал кулаком по его спине.

Точно так же, как перед тем сделал разносчик, старший жабрак погладил Стахора по голове и проговорил:

– Подрос, и не узнать… запамятовал, звать-то как?

– Стах – всем панам на страх, – ответил Савва.

Старший улыбнулся, кивнул Савве и, обняв Стахора за плечи, подвел к компании. Жабраки освободили гостям место, наполнили кружки, подвинули куски. Все было так, словно пришельцы отдали свою долю для общей пирушки. Только девочка-поводырь, спрятавшись за спину деда, косо поглядывала на незнакомцев.

И Стахору и Савве хотелось есть. Но Стахор не смел протянуть руку к еде раньше, чем предложит ему отец, а Савва, хотя и знал, к кому он шел в город Лиду, глядя на плоды подаяний, побывавшие в нищенских торбах, на мгновенье подумал, что, приняв участие в этой трапезе, он как бы сам становился человеком, живущим выпрошенной милостынью. Это колебание гостя не ускользнуло от старшего.

– Ешьте, не смущайтеся, – сказал он, выбирая ячменную лепешку получше и протягивая ее Стахору, – грешно только от злодеев брать.

– А то честный хлеб, – добавил седоусый слепец, – людской добротой посеянный, чистой слезой помытый, да за наши молитвы от души нам даденый.

Савва поднял кружку и весело спросил:

– Как величать мне вас, добрые люди? Слыхал, вы тут князья да маршалки, а мы люди незнатного рода. Путники простые… Пришли издалека.

– Не смейся над нами, – с легким укором прервал его старший. – Откуда пришли вы и какого роду, того мы не пытаем. А ты вот что пойми: все нас величают жабраками, старцами и убогими, и никто на этом свете не шанует. А тут, где мы собрались сегодня, жили князья да ханы татарские. Чем заслужили они славу свою и почет? Наши батьки ее им сложили, да своим потом-кровью полили… Оглянусь, пусто кругом…

– Пусто… – повторил слепец.

– Где те князья, что люди им до земли кланялись? – продолжал старший. – Будут ли на том свете опять пановать, людей притеснять? Нет, не будут!

– Не будут! – повторили теперь уже несколько старцев.

– А мы, как сказано о том в евангелии, на том свете будем самыми знатными, бо на этом нужду терпели великую, а зла никому не чинили. Когда же мы там соберемся – один бог ведает, вот мы теперь, вместе встретившись, сами себя шануем и греха в том не видим.

– Греха в том не видим, – как эхо, отозвался слепец.

Эта несложная жабрацкая хитрость, придуманная ради видимости счастья на этом свете, тронула Савву. Он поднялся и, поклонившись старцам, серьезно сказал:

– Дозвольте и мне, высокородные паны и братья, повиншавать вас и пожелать доброго часу и на том и на этом свете!

– Дай, боже! – ответили старцы и вслед за Саввой опорожнили кружки.

Заставили выпить и Стахора.

В первый раз отведал вина малый Стах. Было ему от роду всего десять лет. Как ни силен был хлопец, а вино сильней оказалось. Стало все Стахору смешно. И князья в жабрацкой одежде, и рыжая девочка-поводырь, и захмелевшие калеки, поющие под аккомпанемент слабозвучных цимбал.

Стахор решил, что он совсем взрослый и, не стесняясь, запел вместе со старцами:

Уже солнце на заходе, спати не ложуся,