Повесть о военных годах - [85]

— Все равно уже поздно. Куда вы поедете на ночь глядя? И, наверное, голодны. Сейчас угостим вас гвардейским обедом. И не возражайте, — предупредил он мой протестующий жест. — У нас такой порядок — гостя без обеда не отпустим. Да и концерт у нас сегодня, потом танцы. Разве можно уезжать?..

— У меня назначение…

— Тем более. «Батя» вам непременно поможет, и вы скорее доберетесь до места. Идемте, идемте!

Мы шли по расположению полка. Замаскированные под сенью деревьев стояли ровными рядами машины и орудия. Расчищенные дорожки посыпаны песком и огорожены крест-накрест белыми жердочками. Образцовый парк выглядел совсем не по-фронтовому. Неужто это в каких-нибудь двух-трех десятках километров от фронта? Я не верила своим глазам.

Лейтенант рассказывал:

— Наш полк из резерва. Здесь мы стоим уже три месяца. Ничего, обжились.

— У вас всегда такой порядок? — не удержалась я от вопроса, когда передо мной поставили столовый прибор — тарелку, нож и вилку. — Хорошо живете!

— Как же, наш «батя» любит, чтоб все было культурно. В бою артиллерист воюет как надо, а на формировании работай, учись, отдыхай как следует.

— Вы давно на фронте?

— Скоро восемь месяцев. Как окончил училище, все время на фронте, — с некоторой гордостью ответил лейтенант.

«Разных мы с тобой, дружок, военных поколений, — подумала я, слушая рассказ лейтенанта. — Как будто и училище в одно время закончили, а разных». Вспомнила Керчь: грязную, безрадостную равнину, соленую воду в небольших озерцах, кашу — пшенный концентрат, — заправленную комбижиром и казавшуюся нам, усталым и голодным после боя, очень аппетитной; вспомнились солдатские котелки, которые были у всех офицеров, и алюминиевые ложки — единственное орудие, при помощи которого мы расправлялись с пищей. Даже в училище, когда мы стояли лагерем в степи, наши хозяйственники не имели возможности сколотить для столовой столы и лавки, а здесь, в прифронтовом лесу, я сидела за настоящим столом из свежеоструганных досок.

Подходя к «клубу» — большой поляне, где хоровод девушек в сарафанах весело отплясывал «русскую», — я еще раз вспомнила сорок второй год и концерт в старом капонире, покрытом брезентом. Концерт тогда длился почти всю ночь, артисты совершенно охрипли, потому что выступать приходилось в несколько смен: капонир вмещал совсем немного людей, хотя мы и стояли, тесно прижавшись друг к другу. Тогда нам концерт показался великолепным, но разве мог он сравниться с бурным весельем этого танца, с веселыми шутками, радостным смехом огромной аудитории слушателей? Здесь был весь личный состав полка, но между гимнастерками мелькали штатские пиджаки и цветные косынки: в гостях у артиллеристов был соседний колхоз. Во время уборочной артиллеристы помогали колхозникам убрать хлеб и теперь принимали у себя своих подшефных. Меня представили командиру полка — артиллерийскому полковнику с множеством орденов на груди.

Что-то неуловимо знакомое было в фигуре и громоподобном голосе «бати». Узнав, кто я и куда еду, полковник заявил:

— Я завтра утром еду в армию и отвезу вас, а сейчас садитесь, гостьей будете. Вы с какого года на фронте?

— С сорок первого, в этих местах воевала. А потом в училище училась.

— Да, большое счастье выпало вам — вернуться на старые места. Тот, кто прошел здесь в сорок первом, на всю жизнь запомнит их. Время было тяжелое, — вспоминая, видимо, что-то свое, говорил «батя». — Вот отметина, — указал он на щеку, — память о переправе через Остер.

Остер! Сразу все вспомнилось: переправа, завывание фашистских бомб и громовой голос артиллерийского подполковника, командовавшего переправой, физически почувствовала на руках тяжесть его забинтованной раненой головы…

— Товарищ полковник! Так это вы? Живы?.. — закричала я. — Ну, помните, Остер, бомбежка?.. Вы еще сначала меня ругали за то, что я ухожу, а я никуда и не уходила. Помните? Сестрой я была… раненых собирала… а потом вы Шуру подобрали, помните — сестру, контуженную, а потом и вы были ранены, а потом на шоссе вы лежали, на машине… — волнуясь, быстро и бессвязно говорила я.

— Постойте, постойте! — тоже заволновался полковник, и вдруг загремел его оглушительный бас:

— Ты?!

Я не успела опомниться, как очутилась в его могучих объятиях.

Раздались аплодисменты. Полковник рассказал более связно, чем я, о памятной встрече на переправе через Остер.

— Ну как ее узнаешь теперь? Танкист, лейтенант, а тогда девчушка была, от земли не видно.

— Положим, я и тогда была достаточно длинной, это с вашей высоты вы меня не заметили.

— За такую встречу не грех и выпить, — решил «батя». — Выпьем за то, чтобы всем нам выпала такая радость — встретить на дорогах войны своих боевых друзей, выпьем и за встречу после войны.

Когда в столовой мне налили водки, я храбро отхлебнула глоток и закашлялась.

— Не научилась еще, — усмехнулся «батя». — И хорошо. И не надо, дочка. Не учись. Ты девушка и не должна походить на нас, бывалых солдат. Ругаться умеешь?

— Нет.

— И не смей.

На следующий день «батя» ехал в штаб армии и взял меня с собой. Он обязательно хотел сам отвезти меня к танкистам и по приезде на место сразу же разыскал блиндаж командующего БТ и МВ