Повесть о Светомире царевиче - [88]

— «Почто о стреле соблазняешься, царевич?», строго возразил игумен. «Иди за нею, и не оскудеют указания».

— «Да как-же мне идти за нею, когда она меня никуда не ведет. Она водительствовать не соглашается. Поступай, мол, со мною как знаешь. А знать то мне и не дано».

— «Возбраняет, тем уже и наставляет», отозвался Анастасий; «она показывает что последует за твоим поступком — сие есть уже водительство некое. Не гневи Бога, царевич, не кори стрелу».

— «Никогда, ничего в укор не говорил я ей», воскликнул Светомир. «Знаю, что руку мою отводит она справедливо. Даже и знаки мне были:

«Помню: иду я однажды мимо церкви и вижу как батрак какой-то бросает каменья во храм Божий, да еще норовит прямо в крест попасть. Народу собралось множество, и все давай его ругать, прибить грозятся. И я подобно стоящим округ, осердился и готов уж был приказать стреле поразить руку грешника, дабы прекратить святотатство. Чуть-чуть шевельнулася стрела в руке моей, и вдруг вижу: человек, который в церковь каменья кидает, весь светлым соделался, а вокруг церкви нечистая сила за грехи наши так и кружится, так и лепится на крест. А каменья то летящие бесов пугают, разгоняют, но креста не трогают, не обижают. И уразумел я тогда, что был тот камнебросатель великий праведник ясновидец. И воооблагодарил я стрелу, что открыла глаза мои и удержала от кощунственного злодеяния».

Сказал святитель: «До поры продолжай смотреть и слушать. Придет час. И будет дано тебе откровение как владеть стрелою. Ты же естества ее не пытай».

— «Грешен я, отче преподобный, только то и делал, что пытал. Но к разуму она меня не наставляет: Она меня носит, куда хочу, кормит меня и приводит ко мне, кого зову. Ведомо мне, что дана ей сила пронзать до смерти змия, а дана ли ей благодатная сила исцелять — не знаю; и, верно, никогда и не узнаю, ибо она и до вопроса меня не допускает.

«Вижу, бывало, страдальцев болящих, полнится жалостью сердце; хочу умолить стрелу исцелить их и смерть отогнать. А тут она мне весь будущий дольний путь тех, которые исцеления жаждут, показывает: страдания страшные, преступления проходят вереницею печальною без конца. И явно слышу я как взывания о сохранении плоти другими взываниями заглушаются: молят страдальцы на земле их насильственно не задерживать, отпустить их в иной мир именно в наступивший, свыше назначенный час. И вот: из жалости, острейшей чем та, первая, отводил я руку со стрелою ране чем узнать успевал имеет или не имеет стрела моя золотая силу, печали утоляющую». (475)

Сказал старец: «Неугодно было Господу вмешательство твое».

— «Почему неугодно? В этом-то и вопрос. Ведь помогал я царице Параскеве в собирании трав целящих и, коли в чем тогда сомневался то лишь в достаточности моего умения. Не многое я мог, но все что мог, я делать смел. А ныне многое могу, а делать ничего не смею»

— «Параскева — святая. Ей можно», отозвался святитель. «Ты же отроком был у нее на послушании. Как положил Господь, так и совершались исцеления. То не твоя власть. Ныне же, сам ты знаешь, царевич, сила тебе со стрелою доверена великая. За всякое действие и за все, что оно породит, ты будешь ответ держать. Стрела-то спорить не станет. Ты за стрелу, не она за тебя отвечает. А готов ли ты для ответа — смотри сам».

Строго, почти сурово было лицо игумена, но из-под сдвинутых бровей глаза сияли добротою и заботою. Светомир весь подвинулся к нему доверчиво и радостно:

«Не готов, отче преподобный, не готов. Благодарю тебя, что заговорил ты о сем. Давно душа моя ищет сказаться — вот и дарует ныне Господь. Сперва у Иоанна Пресвитера было мне будто я заново народился: позади, в годах стояли раздельно образы, а промеж них — пустота, темнота.

«И стал я в прошлое простираться мыслию; воспоминаниями силился в темноту светить, обнять ее. Но чудилось мне, что воспоминания те — не мои вовсе, что все, ране случавшееся, не в моей жизни случалось, а в чьей-то близкой, но соседней, чужой. Когда покидал я Среднее Царство, мир был в сердце моем и в помыслах. А ныне, каюсь, сомнения одолевают и о себе, и о стреле: в руке Егория она все может, а мне зачем дана?»

Испытующе смотрел святитель на Светомира и сказал громко со властью: «О себе сомневайся, а о стреле не смей. Не привелось тебе доселе памятью обнять все, чем в летах Господу угодно было строить твою душу. Удерживала тебя стрела, ибо не уготовлен был весь состав твой, как не уготовлен был день и час. Не говори, что стреле ничего совершить не дано, скажи, вернее, что до сей поры затворено было свершение. Всяк бо, начиная без времени, беду наносит. Когда придет пора, стрела тебе препятствовать не станет. Тогда иди! И не будешь бегуном, но воином Господним крепким и верным».

Светомир воскликнул: «Видишь, отец Анастасий, сколь криво я сужу: на стрелу пеняю, когда сам нехорош, не готов. В утешение и оправдание свое одно лишь скажу: неволить стрелу, мне порученную, никогда не неволил. Один лишь раз осмелился ей приказывать: велел принести меня на Острую Гору, в скит Богородицын, дабы через вас, старцев умудренных, получить наставление от Девы Пречистой». (476)