Повесть о старых женщинах - [59]
Констанция позвонила в колокольчик, вызывая Мэгги, чтобы та убрала со стола; в этот момент ей померещилось, что она не замужняя женщина и хозяйка дома, а всего лишь какая-то самозванка. Она от всей души надеялась, что все в доме пойдет гладко, во всяком случае, пока она свыкнется со своим новым положением.
Но ее надежде не суждено было исполниться. В глуповатой, подобострастной улыбке Мэгги затаилась невыразимая трагедия, ожидавшая безоружную Констанцию.
— Извините, миссис Пови, — сказала Мэгги, собирая чашки, на жестяной поднос своими большими красными руками, которые всегда напоминали товар из мясной лавки, и затем добавила: — пожалуйста, получите вот это!
Дело в том, что перед свадьбой Констанции Мэгги, со слезами любви на глазах, вручила ей пару голубых стеклянных ваз (чтобы купить этот подарок, ей пришлось просить разрешения выйти в город), и теперь Констанция гадала, что еще Мэгги вынет из кармана. Мэгги вынула из кармана сложенный вдвое листок бумаги. Констанция взяла его и прочла: «Разрешите подать вам за месяц предупреждение, что я ухожу от вас. Подписала Мэгги. 10 июня 1867».
— Мэгги! — воскликнула испуганная этим невероятным событием прежняя Констанция раньше, чем в ней восторжествовал дух замужней дамы.
— Я сроду не подавала предупреждения, миссис Пови, — сказала Мэгги, — так что и не знаю, как оно по-правильному делается. Ну вы небось примете его, миссис Пови?
— О, конечно, — с важным видом ответила миссис Пови, как будто Мэгги не была главной опорой дома, как будто Мэгги не оказывала помощь при ее рождении, как будто только что не был провозглашен конец света, как будто Площадь св. Луки мыслима без Мэгги. — Но почему…
— Знаете, миссис Пови, я все думала, думала у себя на кухне и сказала себе: «Раз уж одно переменилось, так пусть уж и другое». Так и сказала. Не то чтобы я на вас работать не хотела, мисс Констанция…
Тут Мэгги принялась лить слезы на поднос.
Констанция взглянула на нее. Несмотря на муслиновый фартук, который положено надевать в такой день, на ней оставались следы неопрятности, от которой миссис Бейнс так и не удалось отучить ее. Этой громоздкой, неуклюжей женщине было за сорок. Она была бесформенна и лишена обаяния. Она была образцом того, во что превращается женщина после двадцати двух лет, проведенных в подвале дома, принадлежащего человеколюбивым хозяевам. И вот в этой пещере она умудрялась что-то обдумывать! Констанция впервые ощутила таившиеся в безликой рабыне черты самостоятельной и, может быть, даже своенравной личности. Хозяева никогда не относились к делам Мэгги серьезно. В доме ее воспринимали как некий живой организм — «Мэгги». И вдруг она позволяет себе размышлять о каких-то переменах!
— Скоро найдется другая, миссис Пови, — сказала Мэгги. — Их много… много… — И она залилась слезами.
— Но если вы в самом деле хотите уйти от нас, почему же вы плачете, Мэгги? — спросила миссис Пови с глубокомысленным видом. — А маме вы сказали?
— Нет, мисс, — всхлипывая, ответила Мэгги и стала рассеянно вытирать морщинистые щеки не пригодным для этой цели муслиновым фартуком. — Я такое и вообразить не могла, чтоб сказать вашей матушке. А теперь, когда вы стали хозяйкой, я и подумала, что отложу это до вас, когда вернетесь. Вы уж простите меня, миссис Пови.
— Мне очень жаль, конечно. Вы были очень хорошей служанкой. А в наше время…
Такую манеру говорить дитя унаследовало от матери. Они обе, по-видимому, так и не поняли, что живут в шестидесятые годы.
— Благодарствую, мисс.
— А чем вы собираетесь заняться? Ведь такое место найти нелегко.
— Сказать по правде, миссис Пови, я собираюсь выйти замуж.
— Вот как! — пробормотала Констанция небрежно, как это всегда водилось в доме при получении подобных сообщений.
— Но правда, мэм, — настойчиво подтвердила Мэгги. — Дело решенное. За мистера Холлинза, мэм.
— Неужели за Холлинза — торговца рыбой!
— За него, мэм. Он мне вроде нравится. Вы позабыли, что мы обручились еще в 48 году. Он был, ну, что ли, мой первый. Я с ним порвала, потому что он водился с этой чартистской компанией, а я знала, что мистер Бейнс такого не потерпит. А теперь он опять меня уговаривает. Он давно уже вдовый.
— Надеюсь, вы будете счастливы, Мэгги. Ну, а как с его дурными привычками?
— Ничего, при мне-то он эти привычки бросит.
Эта женщина явно освобождалась от рабских пут.
Когда Мэгги, перестав лить слезы, положила сложенную скатерть в ящик стола и унесла поднос, ее хозяйка вновь превратилась в молодую девушку. Когда она осталась одна в нижней гостиной, улетучились и вся ее чопорность, и притворный вид, которым она хотела показать, что уведомление Мэгги об уходе — пустячная бумага, заслуживающая, подобно неоплаченному счету, лишь мимолетного взгляда! А ведь ей предстояло подыскать новую служанку, навести официальные справки о ее характере, научить вести хозяйство и руководить ею с таких высот, с каких она никогда не обращалась к Мэгги. Сейчас ей казалось, что во всем мире нет ни одной пригодной, подходящей прислуги, кроме Мэгги. Ну, а как с предполагаемым браком? Она чувствовала, что на этот раз — тринадцатый или четырнадцатый — помолвка носит серьезный характер и завершится пред алтарем. Она представила себе Мэгги и Холлинза пред алтарем, и сия картина потрясла ее. Брак — это последовательность событий и достигнутое устойчивое положение, святое и прекрасное, однако слишком святое для таких созданий, как Мэгги и Холлинз. Ее смутный, неосознанный протест против этого варианта брака объяснялся воспоминаниями о сильном, неистребимом запахе рыбы. Однако предстоящее поругание освященного благодатью института брака беспокоило ее значительно меньше, чем неминуемая проблема ведения домашних дел.
