Повесть о старых женщинах - [37]

Ну а смущенные мистер Пови и Констанция поглядели на мертвого слона и вернулись домой; на углу Кинг-стрит Констанция звонко воскликнула:

— Странно! Кто это вышел из дому и оставил черный ход открытым?

Дело было просто в том, что, наконец, пришел доктор, и Мэгги, провожая его наверх с благоговейной поспешностью, забыла притворить дверь.

И они с несколько виноватым видом воспользовались черным ходом, чтобы их не увидели из лавки. Они страшились, что в нижней гостиной вызовут полунасмешливое, полуосуждающее любопытство, ибо разве они не совершили рискованный поступок? Поэтому они не торопились.

Настоящий же убийца обедал в это время в торговом зале у «Тигра», напротив Ратуши.

IV

В знак смерти в доме на окнах лавки было поднято несколько ставней, и новость мгновенно облетела торговые заведения всего города. Многие в один голос отметили совпадение между смертью мистера Бейнса и выставкой траурного убранства в его лавке. Это совпадение воспринималось как весьма зловещее, и, видимо, существовало мнение, что ради душевного спокойствия не следует слишком глубоко вникать в подобные материи. С того момента, как, по обычаю, на окнах были подняты ставни, Берсли обратил внимание на Джона Бейнса, и с каждым часом это внимание безостановочно росло. Праздник продолжался своим чередом, если не считать, что по настоянию мистера Кричлоу и других жителей города начальник полиции нагрянул на Площадь св. Луки и запретил деятельность оркестра Вумбелла. Вумбелл и начальник полиции разошлись во мнении по поводу справедливости приказа, но все благонамеренные граждане восхваляли начальника полиции, а он сам считал, что пристойным соблюдением приличий споспешествовал упрочению репутации города. Не без трепета перед сверхъестественным было также отмечено, что этой ночью львы и тигры уподобились ягнятам, притом что предыдущей ночью их рев не давал спать всем жителям Площади.

Начальник полиции не был единственным лицом, кого мистер Кричлоу привлек к делу служения славе своего друга. Мистер Кричлоу тратил целые часы, чтобы пробудить у именитых граждан должное отношение к былому величию Джона Бейнса. Он был полон решимости предать свою драгоценную игрушку погребению с подобающей пышностью и делал все для достижения этой цели. Он съездил в Хенбридж на по-прежнему замечательной конке, повидался там с издателем «Стаффордшир сигнал» (тогда это был еженедельник ценой в два пенни, футбольного приложения к нему и в помине не было), и в день похорон «Сигнал» вышел с длинной и велеречивой биографией Джона Бейнса. Эта биография несомненно напомнила согражданам его заслуги: бывший бейлиф, бывший председатель кладбищенского совета и окружной Ассоциации по распространению полезных знаний, а также основоположник местного Акта о заставах, переговоров о новой Ратуше и обсуждения коринфского фасада Уэслианской церкви; в биографии рассказывалось о его смелой речи с галереи бойни во время волнений 1848 года, не забыли также восславить его стойкую приверженность мудрым старым английским принципам торговли и неприятие современных методов. Даже в шестидесятые годы модерн поднимал свою бесстыдную голову. Панегирик завершался восхвалением его мужества во время страшного недуга, коему божественное Провидение сочло нужным подвергнуть покойного; в самом конце «Сигнал» выразил полную уверенность, что родной город воздвигнет в его честь кенотаф. Мистер Кричлоу, не ведавший слова «кенотаф», обратился к словарю Вустера и, обнаружив, что «кенотаф» означает «могильный памятник, воздвигнутый не на месте погребения», был весьма доволен как стилем биографии, так и идеей кенотафа и решил, что она должна быть претворена в жизнь.

Дом и лавка стали средоточием приготовлений к похоронам. Все там переменилось. Мистер Пови три ночи спал на кушетке в нижней гостиной, любезно предоставив миссис Бейнс свою комнату. Траурная церемония приобрела характер навязчивой идеи, ибо предстояло свершить множество дел с достойной пышностью и в строгом соответствии с прецедентами. Предстояло обеспечить достойный семейный траур, траурную трапезу, выбор текста для карточек, посылаемых в память о покойном родственникам и знакомым после похорон, составление надписи на медной пластине, прикрепляемой к гробу, юридические процедуры, письма родным, отбор гостей, а также решить вопросы, связанные с похоронным звоном колоколов, катафалком, перьями, количеством лошадей и рытьем могилы. Ни у кого не оставалось времени предаваться скорби, кроме тети Марии, которая помогла обрядить покойника, а потом села и часами непрерывно плакала по поводу того, что отсутствовала в роковое утро. «Если бы я так не увлеклась чисткой подсвечников, — повторяла она в слезах, — он был бы жив и здоров». Тетю Марию не познакомили с точными обстоятельствами смерти, и о том, что мистер Бейнс умер от недосмотра, ясного представления у нее не было, но, подобно мистеру Кричлоу, она полагала, что во всем мире был лишь один человек, по-настоящему способный ухаживать за мистером Бейнсом. Помимо семьи, мистера Кричлоу и доктора Гарропа, никто не знал, как страдалец завершил свой жизненный путь. Доктор Гарроп, когда его прямо спросили, потребуется ли осмотр трупа, ненадолго задумался, а потом ответил: «Нет» и добавил: «Меньше болтовни, больше толку — запомните мои слова!» Они запомнили. Он был воплощением здравого смысла.