Повесть о спортивном журналисте - [33]

Он снова сел. Луговой остался стоять.

Сумерки уже проникли в комнату, но он не зажигал света. Лицо Ростовского было трудно разглядеть в темноте, только глаза выделялись двумя черными впадинами.

Неожиданно он заговорил. Медленно, тихо:

—Значит, сами писали. Столько народа, и все, между прочим, против меня. И футболисты тоже. Целые команды. Считают, мало, мол, играть научить — надо жить учить, мало на игру установку давать — надо пример подавать.

Он долго молчал, Луговой не торопил его.

—Честно скажу, не верил, — снова заговорил Ростовский. — Думал, так, болтовня. Одно пишете, другое делаете. А оказывается, верно, вон — все так, как вы, думают. Все. Небось еще сто мешков можно набрать.—

Он опять помолчал, потом встал:—Ну что ж, спасибо, товарищ редактор. Нигде не признаюсь, учтите, только вам скажу, поскольку вдвоем мы, — усомнился. Усомнился. Может, и правда неправильно делаю, неправильно живу. Подумать надо...

И, не прощаясь, он неторопливо вышел из кабинета. Сразу же вбежала Катя.

- Ой, Александр Александрович,— вскричала она, — что случилось? Почему темно? — она включила свет. — Господи, я уж испугалась. Кто его знает, у него такой вид... какой-то страшный он, .на убийцу похож.

- Да нет, — усмехнулся Луговой, — скорей на жертву. Ну, давайте соберем все это и отнесем обратно. А то попадет нам утром от Клавдии Николаевны.

Так звали заведующую отделом писем.

- Вот какая история, — закончил Луговой свой рассказ внимательно слушавшей его Ирине. — А завтра меня вызывают на коллегию. Будут решать этот вопрос.

- Что решать? — спросила Ирина.

- Ну как что? Все: правильно ли сделал журнал, что вынес это дело на публичное обсуждение, и в той ли форме это сделал, виноват ли Ростовский, и если да, то в чем именно, должен ли он быть наказан, уволен, переведен, оставлен... Много чего надо решить. И не ошибиться.

- И что тебя смущает? — Ирина взяла его под руку, почти повисла на руке.

- Ну вот, например, рассказать о посещении Ростовского или нет.

- Нет, конечно!

- Почему?

- То есть как почему! Он же сказал, что не признается в том, что не прав, что вы только вдвоем были, без свидетелей, значит, будет все отрицать. И потом... потом... это же нечестно!

- Что нечестно?

- Ну, он пришел к тебе с открытой душой, с сомнениями своими, с обвинениями. Ты доказал ему, он теперь, как бы это сказать... ну в смятении, что ли. Не хочет, чтоб кто-нибудь знал, что он раскаивается. А ты раз — и на всеобщее обозрение. Нет, это нечестно!

- Ира, он не раскаивается, он не признает себя неправым, пойми. Он считал, что мы все жулики, всё фальсифицировали, что это мы не правы, а народ, и главное футболисты, поддерживает его. И вдруг узнает, что все против. Это же удар! Решил подумать.

- Ну хорошо, а зачем тебе говорить об этом, да еще на коллегии? Пусть думает, может, убедится, что не прав, и сам скажет об этом. Может ведь так быть?

- Все может быть — особенно у такого человека, как Ростовский. Странный он... — задумчиво сказал Луговой.

- Ну вот, пусть он и говорит. А не ты.

Они еще немного погуляли и поехали в город.

А назавтра состоялось заседание коллегии, где были поставлены все точки над «i».

Было признано, что журнал поступил правильно и что вообще курс на усиление воспитательной работы — верный курс и печати необходимо более энергично освещать эту работу в спортколлективах, всемерно способствовать ей.

Что касается Ростовского, то Федерации футбола и Центральному совету «Мотора» предложено было разобраться в этом вопросе и «принять соответствующее решение».

Однако кое-кто на коллегии высказывал и другое мнение.

Луговой мог быть доволен. Но что-то портило ему настроение, какая-то заноза сидела в душе. Он долго не мог понять, в чем дело, и, как всегда в таких случаях, занялся тщательным анализом всех событий, бесед, разговоров за последнее время. Наконец его осенило: выступление Лютова на совещании! А точнее, его намек на их отношения с Ириной.

Неприятно... Как ни старались они скрыть от посторонних свои встречи, какие-то разговоры, по-видимому, шли. И если дойдет до Люси, начнутся обычные сцены, которые в последнее время почти прекратились. Еще и Ирине устроит скандал, чего уж нельзя допустить ни при каких обстоятельствах!

Это угнетало Лугового, отвлекало от дел. А их становилось все больше. Приближались Монреальские игры. Необходимо было тщательно продумать и распланировать олимпийские номера, договориться с фотокорреспондентами и авторами, потому что выезжавшие на Игры Луговой, его заместитель Знаменский и Короткое да ехавший в составе туристской группы журналистов фотокор журнала не могли обеспечить весь необходимый материал.

К тому же Луговому поручили составительство книги об Олимпиаде, на это нужны силы и время: требовалось составить ее план, утвердить его в издательстве, подобрать авторский актив... Как и перед каждой командировкой, возникло множество хлопот: утрясти вопросы связи, составить разные бумаги, оставить все распоряжения по журналу... От дел пухла голова.

ГЛАВА VII. МОНРЕАЛЬ

Полет казался бесконечно долгим.

Луговой скучал. При нынешних скоростях и высотах ничего толком не увидишь — облака да облака. А внизу без конца и без края простирается покрытый блестками