Повесть о спортивном капитане - [2]

Некоторое время все молчали, потом бородач широко улыбнулся, обнажив ослепительный ряд ровных, крепких зубов, и сказал с восхищением:

— Здорово! Молодец!

Много позже командир взвода разведчиков, многоопытный ас разведки лейтенант Монастырский, улыбался, вспоминая эту сцену, свой «гениальный» план и наивное восхищение товарищей, да и тот бородач, которого он больше не встречал, если остался жив, посмеялся бы над своим тогдашним восторгом. Но ведь это были первые шаги, и самые элементарные позже операции в то время казались удивительно смелыми и хитроумными.

История войн и тайных операций, бесспорно, свидетельствует о том, что внезапные атаки надо осуществлять на рассвете, когда часовых клонит ко сну. Группа подобралась к дому в середине большого села в тот час, когда по сырым низинам стелется белый, ватный туман, а на небе начинают гаснуть звезды.

План был таков. Монастырский, который благодаря своей силе легко мог гнуть подковы (в институте, в том числе он сам, были твердо в этом убеждены, хотя он ни разу ни одной подковы не согнул, да и вообще — городской житель — видел подковы разве что у ломовых лошадей), неслышно подкравшись, вышибает плечом дверь и ликвидирует охранника, который наверняка спит. Ворвавшиеся вслед за ним остальные члены группы уничтожают других полицаев, грузят в припасенные мешки бланки, печати, документы и поджигают дом. Обязанности заранее распределены — кто стреляет, кто похищает, кто поджигает.

Но все обернулось не так, как было задумано. В ту ночь кроме одного полицая в управе никого не было. Приятная неожиданность. Была и неприятная — он не спал.

И когда, разогнавшись, Монастырский всем весом своего могучего тела ударил в дверь и та с треском разлетелась, а он едва устоял на ногах, то увидел в метре перед собой полицая. Тот смотрел на него внимательно и настороженно, без всякого страха, сжимая в руке «вальтер». И рука эта не дрожала.

Когда смерть смотрит на тебя своим беспощадным взглядом первый раз в жизни, а тебе восемнадцать лет, возраст, в котором нельзя представить себе, что когда-нибудь умрешь, растеряться простительно. Простительно промедлить, испугаться, отшатнуться, закрыть лицо руками, зажмуриться. Смерть редко кто встречает глядя ей прямо в глаза.

И будь Монастырский просто смелым, отчаянным парнем, будь даже обученным солдатом, возможно, он и промедлил бы.

Но он был спортсменом, отличным, опытным, несмотря на молодость. И, между прочим, спортсменом-самбистом. Поэтому все, что он проделал, он проделал автоматически, не думая. Его нога в молниеносном движении выбила пистолет из руки полицая, а в следующую секунду он уже взял того на прием, прижал к земле, рванул голову на себя. Хрустнули позвонки…

Подоспели ребята. Обежав помещение и убедившись, что никого, кроме того единственного полицая, нет, они торопливо открыли шкафы, побросали в мешок документы, полили из принесенной фляги керосин и подожгли дом.

Когда, выбежав из полыхавшего дома, они углубились в лес, по небу уже разливались золотые краски ранней зари.

Сначала радостно и возбужденно обсуждали успешную операцию.

— Ну что, брат, — оживленно вопрошал бородач Монастырского, — дрых небось полицай? Ты его небось прямо из временного сна в вечный отправил! Он весело захохотал, довольный нехитрым каламбуром. — Заснул полицай на часок, а оказалось навечно!

Монастырский молчал. О том, как прошел его первый бой на этой войне, знали лишь двое. Второй, как справедливо заметил бородач, уснул навечно.

В восемнадцать лет люди не особенно склонны философствовать. Скорее наоборот. В этом возрасте многое представляется ясным и простым. И все же, идя по жар кому густому лесу, запахи которого пьянили как вино, по лесу, наполненному криками, щебетом, щелканьем, гудением, жужжанием бесчисленных птиц и насекомых, шумом ветра в листве, скрипом деревьев, где дыхание перехватывало от яркости красок, он не мог забыть, что убил человека…

— Эй, борец (так партизаны прозвали Монастырского, узнав о его спортивной специальности), чего загрустил, будто милка поцеловать не дала? Какое дело сделали! Всем отрядом будем по округе с аусвайсами что по бульвару разгуливать.

Они долго шли лесными большаками, истомленными, жаркими полями, ромашковыми лугами и снова лесными дорогами. Искупались в тихой узкой речушке с осклизлыми илистыми берегами, с бритвой-травой у воды, повалялись часок нагишом под добрым солнцем, выстирали пропахшие потом гимнастерки и тут же напялили на себя — ничего, дорогой высохнут!

К вечеру вернулись в отряд. Скрывая гордость, доложили о выполнении задания, и завалились спать.

Наутро Монастырский и два его товарища согласно полученному наконец ночью по радио приказу отправились на соединение с основными силами своего особого отряда. Они так и не узнали, что среди захваченных в полицейской управе документов оказались списки советских активистов, списки полицейских осведомителей, планы местных карательных операций, имена и телефоны разных немецких начальников.

Не было только бланков аусвайсов…

Монастырский еще несколько раз ходил на задания. Попадал в переделки. Был легко ранен. А затем на скорую руку, как тогда частенько водилось, окончил курсы младших лейтенантов и был направлен на фронт командиром взвода войсковой разведки.