Повесть о школяре Иве - [41]

Эти слова хором подхватывали его приятели.

Когда наконец шумная ватага школяров ушла и в таверне стало пустовато, Сюзанна подсела к Иву:

— Что это они к тебе пристали? Я не разобрала, какие это они слова выкрикивали.

— Так, — нехотя ответил Ив, — пустяки.

— Да, я уж вижу, какие пустяки! — засмеялась Сюзанна, хлопая Ива по плечу. — По лицу твоему вижу. Из-за пустяков так не надуваются. А ну‑ка, признавайся, о какой такой девушке они тебя спрашивали и при чем тут магистр Петр?

Словом, и на этот раз Иву пришлось во всем признаться Сюзанне. Ведь она была единственным в Париже человеком, ставшим ему близким и по–дружески к нему относившимся.

Выслушав его, Сюзанна сказала:

— Я не знаю, как там и что вышло у тебя с магистром Петром, а вот что этот школяр Готье прощелыга хороший, так это верно. И вот что я тебе скажу: был он тут на днях сильно пьян, и я слышала его разговор с приятелями. Думается мне, что он кое‑что знает о том, куда девалась твоя книга.

Ив схватил Сюзанну за руку.

— Постой, — продолжала она, — пока что давай помолчим. Я еще проверю разок. Мне сейчас одна вещь вспомнилась.

— Какая? — нетерпеливо воскликнул Ив.

— Постой, погоди немножко. Может быть, завтра все узнаешь… Иду! — перебила сама себя Сюзанна и убежала: кто‑то звал ее.

Ив ушел в каморку и всю ночь напролет переписывал. Не выходили из головы слова Сюзанны. Неужели книга найдется?

А почему Готье знает?

Время, обыкновенно пролетавшее за работой так быстро, в эту ночь плелось медленно, как ленивый вол…

Утром на уроке магистр не вызвал Ива и два раза, проходя мимо, не ответил на его поклон, делая вид, что не замечает. После этого Иву неприятно было оставаться в таверне, где он постоянно мог встретиться с магистром, и он решил приналечь на работу и скорей закончить ее. Пообедав тотчас после урока, он заперся в каморке и переписывал в течение всего дня. Работа шла удачно и заставила забыть на время гнетущую обиду непонятного и ничем на оправданного обвинения.

Наступил вечер. Об этом дали знать шарканье ног, отодвигаемые скамьи, голоса и пробившийся из‑под двери свет зажженных фонарей. «Поужинать скорей да опять засесть за работу», — подумал Ив и вышел в таверну.

Там было полно народу, и, как всегда, у окна школяр Алезан играл в кости со своими приятелями. Хозяин таверны и Сюзанна были заняты своими обычными делами. Первый расхаживал между столами, то рассказывая невероятные истории, то покрикивая на служанку, то клянясь не увидеть февраля месяца; вторая бегала от стойки к столам и обратно, ухитряясь держать в руках по восьми кувшинов или по шести мисок и успевая на ходу побалагурить с тремя–четырьмя из посетителей и улыбнуться всем.

Не успел Ив выйти, как дверка, ведущая на лестницу, скрипнула, и за спиной у него появился магистр Петр. Брови его то хмурились, то вздергивались вверх, губы были сжаты, а глаза, впившиеся в Ива, щурились. Он вцепился рукой в его плечо, вытолкнул из‑за стойки на середину таверны и, обращаясь к школярам, воскликнул:

— Silentium![78]

После чего, сделав паузу, приступил с торжественностью интонаций и жестов опытного оратора и с поистине цицероновской[79] беспощадностью клеймить порочное поведение Ива, позорящего благородное звание школяра. Он призывал в свидетели своих учеников, а заодно и всех посетителей таверны, изощряясь в самых изысканных клятвах, пользуясь именами никому не известных древнегреческих божеств. Вот как было дело: аптекарь, у которого живет Ив (заметьте это!), предложил ему, магистру, купить книгу. Он, магистр, узнал эту книгу, она принадлежала школяру Иву. Но на вопрос, откуда эта книга, аптекарь сказал, что приобрел ее давно и позабыл у кого. Аптекарь не хотел назвать имени Ива (заметьте это!), чтобы не проверили, сколько он хочет нажить на перепродаже. Сам же Ив на вопрос, где его книга, два раза в присутствии здесь находящихся товарищей его ничего не захотел (заметьте это!) ответить.

Может возникнуть вопрос, в чем же виновен школяр Ив? Primo, в том, что занялся бесчестным промыслом тайной (заметьте это!) продажи книг, secundo — что эта книга не была приобретена им за деньги, а являлась подарком почтеннейшего мужа, творца ее и учителя Ива, и tertio[80], — что постыдным поведением своим школяр Ив набросил тень на школу, то есть на всех товарищей своих и на меня, их руководителя.

— Horendum spectaculum![81] — простонал в заключение магистр Петр, схватившись за голову.

При этих его словах приятели Алезана подняли гиканье и свист, выражая негодование поведением Ива. А наиболее рьяный из них, Готье, подскочил к нему и, теребя за рукав, крикнул:

— Позор! Розог ему!

— Розог!! — подхватили школяры, окружив Ива.

Магистр Петр поднял руку:

— Замолчите! Пусть сам провинившийся признается в вине своей. Стань на колени, несчастный, и сознайся в постыдном поступке своем!

Школяры замолчали. Глаза всех, кто был в таверне, с любопытством смотрели на Ива. Он продолжал молча стоять, наклонив голову. Волосы свисали по сторонам его побледневшего от волнения лица.

В эту минуту полной тишины раздался стук деревянных башмаков. Из‑за стойки вышла Сюзанна Ее сильные руки с засученными выше локтя рукавами мигом растолкали толпившихся школяров, и, подбоченясь, она стала рядом с Ивом. Вид у нее был воинственный: веселость из глаз исчезла, брови строго нахмурились, чепчик сдвинулся на затылок, и вьющаяся прядь волос упала на лоб.