Повесть о Сергее Непейцыне - [17]
Семен Степанович осадил вороного, махом, как молоденький, спрыгнул наземь и, схватив сзади Осипа за уши, закрутил их куда крепче, чем в памятном Сергею случае. Осип взревел, уронил прут и забился, пытаясь брыкнуть невидимого врага.
— Стой смирно, а то хуже сделаю! — сказал дяденька не своим голосом, поддавая коленом под зад Осипа. — Я живодеров не милую… Тебе что кутенок сделал? А? Жаль, сука тебя не кусила. — Он отпустил уши племянника, но тут же перехватил его под живот, перевернул и отвесил несколько полновесных шлепков. — Хорошо кутенку было? Сладко? Ступай, жалуйся матушке своей! Но коли пожалуешься, то ко мне не моги больше и ногой…
Он выпустил наконец Осипа, и тот, воя, бросился к матушкиной усадьбе, сопровождаемый жалобно голосившей Анисьей.
— Как было дело? — спросил дяденька у мальчика, который, подобрав скулившего щенка, посадил его за пазуху.
Дверь избы скрипнула, вышел старый крестьянин и поклонился:
— Да сидел Ивашка, батюшка Семен Степаныч, на крыльцах с кутенком, а мимо барчук идут. Прутом по ветру хлысть да хлысть! Любо ему, как хвистит. Увидел кутенка: «Клади наземь, пороть буду!» Ивашка было просить стал, он и его прутом. Клади и всё! Тут и Анисья: «Клади сейчас! Слышь, барин велит!»
— А потом возмущаться станут, когда «рабы неблагодарные» из пожару их тащить не бросятся, или, к Пугачу приставши, их, благодетелей своих, на осину! — ворчал дяденька, когда тронулись к дому. — Помни, Сергей, — сказал он через несколько минут, — еще у древних римлян писано, что без любви к животным, которые нам служат, не можно почитаться порядочным. Надобно добром платить за службу, за преданность…
На другой день Осип пришел в обычное время и стал в дверях с опущенными глазами.
— Сказал матушке про баталию? — спросил дяденька.
Осип мотнул головой — нет, мол.
— Так Анисья, поди, сказала?
То же движение.
— Как же не заметила, что уши распухли?
— Сказал — на уроке меня наказали.
— Ну, коли так, то садись. Да гляди у меня — еще раз сживодерничаешь, не видать тебе моей науки до смерти!
Пересказывая Моргуну этот разговор, Семей Степанович закончил:
— Может, и выйдет из него человек?.. Умом-то не в матушку…
Ступинские зимы
Теперь сказки Ненилы чередовались с «бывальщинами» Моргуна. В декабре ударили такие морозы, что печку, которая обогревала спальню Семена Степановича и горницу Сергея, приходилось топить по второму разу, вечером. Может, дяденька по любви к свежему воздуху и держал бы сожителей в прохладе, но Моргун однажды пожаловался, что у него к ночи, как ни кутай, стынет обрубок, и Семен Степанович не мог устоять перед столь деликатно выраженной просьбой старого соратника. Около этой топившейся вечером печки и собирались слушатели. Верно, язык Моргуна особенно хорошо развязывался потому, что он, снявши крюк, мог засунуть цельную руку в пустой рукав и погладить натруженную за день култышку. И еще потому, что дяденька разрешал здесь курить, пока дым вытягивало в печку. А известно — с трубкой, да еще раскуренной от уголька, всякий рассказ выходит складнее.
Земли, где довелось побывать вахмистру, были разные — Пруссия, Польша, Молдавия. Вот и рассказывал, как тянулись походом от одной границы России к другой, как жгло драгунов жаркое, пуще этой печки, солнце, знобил степной ветер, мочил до костей дождь, как стояли в деревнях с чудными названиями и во многих оставили на вечный покой кого-нибудь из товарищей…
А Семен Степанович сидел в сторонке, никогда не подсаживаясь к огню, и нет-нет вставлял свое слово:
— Помнишь, Ермоша, как под монастырем Варакешты мы на янычар ударили… Они еще строятся, а мы как вылетели из-за рощи…
— Как не помнить, — отвечал Моргун. — Еще поручика Елагина делибаш легкой сабелькой развалил от плеча до седла, — я впервой такое увидел. Да и мы ему не спустили, не ушел далече…
— А как ты с Букиным молдаванкам вызвались виноград ногами мять, а к вечеру и без хмеля стоять не могли!
— Известно, ваше высокоблагородие, без привычки разломило хуже первого похода, ну и выказаться перед бабами старались…
В отличие от сказок Ненилы, которые не полагалось перебивать, Моргуну, когда раскуривал трубку или начинал покачивать, как младенца, занывшую култышку, можно было задавать вопросы.
— А каковы немцы собой, Ермолай Федорыч? — спрашивал Филя.
— Вроде наших костромских — белые да сырые, глаза большие, коровьи, серые. Ничего народ — рослый и работать не ленивы.
— А изюм-ягоду, что барин с Туречины привезли, синяя такая, в каких печах сушат? — интересовалась Ненила.
— На самом на жарком солнцепеке ее вялят, бабонька, — отвечал Моргун. — Та ягода «виноград» зовется, потому из нее вино давят да в бочках годами отстаивают. Но сколько ни стоит, все против нашего хлебного слабовато.
Сергей чаще берег свои вопросы на завтра: он знал — Семен Степанович охотней и обстоятельней расскажет все после урока.
— Кто же такие сербияне, дяденька, у которых Ермоша седло в крепости купил да вчера опять о них помянул?..
И Семен Степанович рассказал о сербском народе, который говорит похожим на наш языком, происходит из одного с русскими племени — славянского, а живет под игом турок и австрийцев, о том, как несколько тысяч сербов лет двадцать назад выселились в Россию, получили земли на Донце, в названной по ним Славяно-сербской провинции, и служат в конных полках, охраняют границу.
Повесть В. М. Глинки построена на материале русской истории XIX века. Высокие литературные достоинства повести в соединении с глубокими научными знаниями их автора, одного из лучших знатоков русского исторического быта XVIII–XIX веков, будут интересны современному читателю, испытывающему интерес к отечественной истории.
Исторический роман, в центре которого судьба простого русского солдата, погибшего во время пожара Зимнего дворца в 1837 г.Действие романа происходит в Зимнем дворце в Петербурге и в крепостной деревне Тульской губернии.Иванов погибает при пожаре Зимнего дворца, спасая художественные ценности. О его гибели и предыдущей службе говорят скупые строки официальных документов, ставших исходными данными для писателя, не один год собиравшего необходимые для романа материалы.
Владислав Михайлович Глинка (1903–1983) – историк, много лет проработавший в Государственном Эрмитаже, автор десятка книг научного и беллетристического содержания – пользовался в научной среде непререкаемым авторитетом как знаток русского XIX века. Он пережил блокаду Ленинграда с самого начала до самого конца, работая в это тяжелое время хранителем в Эрмитаже, фельдшером в госпитале и одновременно отвечая за сохранение коллекций ИРЛИ АН СССР («Пушкинский дом»). Рукопись «Воспоминаний о блокаде» была обнаружена наследниками В.
Повесть В. М. Глинки построена на материале русской истории первой четверти XIX века. В центре повести — простой солдат, находившийся 14 декабря 1825 года на Сенатской площади.Высокие литературные достоинства повести в соединении с глубокими научными знаниями их автора, одного из лучших знатоков русского исторического быта XVIII−XIX веков, будут интересны современному читателю, испытывающему интерес к отечественной истории.Для среднего и старшего возраста.
Жизнь известного русского художника-гравера Лаврентия Авксентьевича Серякова (1824–1881) — редкий пример упорного, всепобеждающего трудолюбия и удивительной преданности искусству.Сын крепостного крестьянина, сданного в солдаты, Серяков уже восьмилетним ребенком был зачислен на военную службу, но жестокая муштра и телесные наказания не убили в нем жажду знаний и страсть к рисованию.Побывав последовательно полковым певчим и музыкантом, учителем солдатских детей — кантонистов, военным писарем и топографом, самоучкой овладев гравированием на дереве, Серяков «чудом» попал в число учеников Академии художеств и, блестяще ее окончив, достиг в искусстве гравирования по дереву небывалых до того высот — смог воспроизводить для печати прославленные произведения живописи.Первый русский художник, получивший почетное звание академика за гравирование на дереве, Л. А. Серяков был автором многих сотен гравюр, украсивших русские художественные издания 1840–1870 годов, и подготовил ряд граверов — продолжателей своего дела.
Повести В. М. Глинки построены на материале русской истории XIX века. Высокие литературные достоинства повестей в соединении с глубокими научными знаниями их автора, одного из лучших знатоков русского исторического быта XVIII–XIX веков, будут интересны современному читателю, испытывающему интерес к отечественной истории.
Отряд красноармейцев объезжает ближайшие от Знаменки села, вылавливая участников белогвардейского мятежа. Случайно попавшая в руки командира отряда Головина записка, указывает место, где скрывается Степан Золотарев, известный своей жестокостью главарь белых…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Украинский прозаик Владимир Дарда — автор нескольких книг. «Его любовь» — первая книга писателя, выходящая в переводе на русский язык. В нее вошли повести «Глубины сердца», «Грустные метаморфозы», «Теща» — о наших современниках, о судьбах молодой семьи; «Возвращение» — о мужестве советских людей, попавших в фашистский концлагерь; «Его любовь» — о великом Кобзаре Тарасе Григорьевиче Шевченко.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.
Роман шведских писателей Гуннель и Ларса Алин посвящён выдающемуся полководцу античности Ганнибалу. Рассказ ведётся от лица летописца-поэта, сопровождавшего Ганнибала в его походе из Испании в Италию через Пиренеи в 218 г. н. э. во время Второй Пунической войны. И хотя хронологически действие ограничено рамками этого периода войны, в романе говорится и о многих других событиях тех лет.
Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.
Повесть «Дорогой чести» рассказывает о жизни реального лица, русского офицера Сергея Непейцына. Инвалид, потерявший ногу еще юношей на штурме турецкой крепости Очаков, Непейцын служил при Тульском оружейном заводе, потом был городничим в Великих Луках. С началом Отечественной войны против французов Непейцын добровольцем вступил в корпус войск, защищавший от врага пути к Петербургу, и вскоре прославился как лихой партизанский начальник (он мог ездить верхом благодаря искусственной ноге, сделанной знаменитым механиком Кулибиным)